Джону потребовалось много времени, прежде чем хотя бы допустить мысль о том, что за его проблемами стоит проклятье. Согласитесь, это не та единственная мысль, что придёт вам в голову вечером, во время пешей прогулки из сити домой, пока ваши руки ещё пахнут чернильной ручкой, а всё нутро занимают мысли о женщине. Возможно он и вовсе попытался игнорировать это, как навязчивый недуг, если бы недуг этот не был столь ярким и болезненным. Уже дважды Джон терял сознание на улице, оказавшись в толпе. он с трудом мог закрыться от лавины чужих чувств и понимал, с прискорбием, что так он жить не сможет. Он, как любой любящий Лондон джентльмен, совершенно не мог согласиться со скромной участью аскета и отшельника. Не говоря уж о том, что у него были планы завести собственную семью, которую требуется кормить, одевать и снабдить жильём получше.
В общем, Джону было противопоказанно умирать, хоть справочники по болезням и твердили обратное.
Он сел одним майским вечером, закрывшись в своём кабинете, где дерево пахло пивной полиролью, и стал писать рандомные странные события, произошедшие с ним за месяц. Когда таких набралось неприлично и пугающе много, он закурил крепкого кубинского табака и стал ходить по комнате. Лёгкая мигреть, ставшая привычным спутником жизни, рассказывала о миссис Гладсбери, хлопотавшей в комнате ниже, о её чувствах зависти и корысти. О каком-то пошлом стыде господина за стеной и досаде нанимаемой миссис Гладсбери за 5 фунтов в месяц. Это точно совершенно не то. что писатель искал в своей голове, а потому он досадно тряхнул пеплом на подоконник. Эта проклятая Господом "сверхчувствительность" делала мужчину нехарактерно раздражительным. Выдохнув и надавив на виски холодными пальцами он попробовал снова. И опять.
Потом, как бывает в моментах хорошего прозрения, он увидел гитару и взял инструмент, сначала неспешно, вслушиваясь, а потом уже уверенно перебирая любимый мотив. Мелодия, как полагается хорошей музыке. требовала к себе внимания. Всего. полного, неразрывного. Перебор струн пел, немного плача, немного вздыхая, рассказывая лирично и красиво о далёки странах и местах. Это было единственное доступное ему лекарство и упиваясь им он вспоминал своих друзей, почивших так рано и так...
Рука вдруг ударила по струнам, прерывая мотив резко и некрасиво, но, о Чудо, на Джолна снизошло озарение! Он вдруг полдумал и понял, что как естественно, хоть и немного странно будет выглядит его смерть от болезни. Той самой, что вызывает жуткие мигрени. И он будет последним из общей компании, завершит список в листе злого гения. Подскочив, мужчина бросился к столу, уже игнорируя чужие чувства и даже явные звуки вздохов и шагов за дверью. Он размашисто начеркал даты смерти своих друзей, причины смертей, а потом стал искать параллели...
***
Он приехал к дому Сирила Раферти в совершенно неприличное время. Единственные предполуночные визиты, которые бы ещё поняли в их строгом английском обществе, это визиты к содержанке. Но беспокоить состоятельного джентльмена за 2 часа до полуночи было верхом неприличия. Наверное поэтому, бодро спрыгнув с поножки кэба и одёрнув лацканы плаща, Джон замешкался на подступах к трёхступенчатому порогу. Или, что куда правильнее и вероятнее, он думал как бы аккуратнее передать цель столь внезапного и позднего визита. Дома, когда взгляд его упал на фигурку Анубиса, он не мешкал не секунды. Схватил свои заметки, кинул в портфель, нацепил котелок и верхнюю одежду, и пошёл искать кэба. Он не задумался о правильности подачи такой экстравагантной информации, и сейчас рациональная половина сознания витиевато ругала его ненадолго взявшую верх эмоциональную. Ведь буквально 10 дней назад он и сам бы отнёсся к такому вопросу с должным их образованному обществу скепсисом. Нет, решительно, стоит прийти завтра! Но что если завтра уже не будет?...
Джон сжал ручку портфели и пошёл стучать в дверной молоток.
На стук открыл подтянутый смуглокожий мужчина, чья национальность у неискушённого англичанина вызвала бы закономерную оторопь. Интересно, не накручивает ли Сирил таким нехитрым способом цену своим "диковинкам"? С его прозорливостью это был бы ожидаемый ход...
- Доброго вечера, Аджит, - вежливо, как мог, поприветствовал Джон. - У меня очень срочное дело к мистеру Раферти, оно, увы, не терпит отлагательств, он дома?
Аджит блеснул чёрными, как угли камина, глазами.
- Доброй ночи, мистер Флеминг, сэр готовился ко сну, - судя по позе дворецкого, пусть и давнего, но слишком уж припозднившегося знакомого, он пускать на порог не спешил. Джон даже чувствовал его сомнение и исполнительность, коей не добьёшься от многих белых господ. Он уже было намеревался придумать историю по-безумнее, как за спиной цветного дворецкого раздался голос Сирила.

Привычка называть его по второму имени несколько выделяла Сирила на фоне многих достойных друзей Флеминга. Впрочем, мистера Раферти выделяло всё, чего только касался взгляд. Слуги с неанглийской преданностью и такой же бойкостью, восточные домашние туфли, трофеи на стенах кабинета и даже табак, который он курил. В таких компаниях Джон всегда чувствовал себя прекрасно, и если бы не обстоятельства, не позволил бы себе портить отношения с хорошим человеком подобным визитом.
Флеминг передал шляпу, пальто и перчатки Аджиту, широкими шагами дойдя до покрытой мягким ковром лестницы. Он всё думал, как бы правильнее подать свою проблему. Мистические события последних дней настолько вытряхнули англичанина из обыденной реальности, что тот боялся заговорить тоном медиумов, френологов и прочих шарлатанов.
В кабинете был полумрак, в первый момент рассеиваемый только лампой в руках хозяйна. Всё так и говорило  о том, что визит был поздний, но каждая заминка давала возможность собрать мысли в пучок. Наконец Флеминг решил, как правильнее всего будет рассказать о своей беде. А потенциальную ложь назвал художественным приёмом и сел, когда ему разрешили, на кожаное кресло, приятно пахнущее полиролью. Ещё раз обдумав всё, Флеминг решил начать сухо и без прелюдий. Он же пришёл среди ночи не для политеса.
- Сирил, помнишь ли ты, год назад, когда мы пересекались в Каире, ты показывал трофеи с последней археологической миссии? Там была статуэтка Анубиса, я купил её, - "чёрт, а ведь не будь так... пострадал бы Раферти? Может он ещё пострадает?", - Примерно тогда же я показывал её группе своих друзей и... она пошла по рукам, если можно так сказать. Те ненадолго одалживали, потом передавали, а вскоре каждй из них умирал. Я ничего пока не могу утверждать, но у меня есть основание полагать, что за ней кто-то охотится, - Джон надеялся лишь на то, что потом ему его ложь спишут на вполне человеческое умение ошибаться. Но если на треклятой гробнице было проклятье, он обязан узнать. Рука непроизвольно тронула висок, уж устоявшимся от мигреней жестом. - Недавно она вернулась ко мне. И последний, кто одалживал её также умер. Ни одного "промаха", именно те люди, кто брал артефакт. Несчастные случаи, конечно, но падение под карету и заражение болезнями можно и подстроить, если достаточный ум и желание. Сейчас Анубис опять у меня и... знаешь, это заставляет нервничать. Я уже в проклятье готов поверить, - нарочито с нервным смешком проговорил Джон, - Но перед этим хотел узнать - может вы с экспедицией кого-то опередили? У кого-то увели добычу? Не было ли чего-то странного на самих раскопках? Может её пытались украсть?

Джон бы очень предпочёл, чтобы его не постигла эта участь, но "участь" упорно стучалась дверным молотком в голову, и назойливой мухой рассказывала о чужих эмоциях вокруг. Надо как-нибудь найти способ от этого отгородиться, черти бы побрали эту эмпатию!
Флеминг надавил на уголки глаз, думая, как бы вывернуть разговор в максимально правильное для себя русло. Он уже выцепил из общего повествования, что некоторые из людей экспедиции тоже поумирали. Вот как! Значит всё-таки не совпадение, он правильно подумал на египетскую штучку. Осталось только понять, по какому принципу она выбирает жертв... И как этого избежать?
Очередной паузой послужил чернокожий дворецкий, несущий божественно пахнущий кофе. Это вам не уличная разливка прогорелых до углей зерён, щедро залитых молоком. Конечно, и не арабская или индийская версия кахве с шафрановыми пестиками или пряностями, но даже так он пах изумительно. И давал ещё мгновение... придумать..
Джон налил себе полную чашку, не разбавив ни молоком, ни сахаром. Горечь напитка хорошо вытрезвляла мысли. Итак, что же сказать Сирилу? А что он хотел узнать? Особенности, легенды, байки, что-то с раскопок...
В голову писателя закрались странные мысли использовать свой не званный дар для того, чтобы понять, что чувствует Раферти, но он одёрнул себя. Он ещё не настолько опустился.
И тут хозяин дома, сделав очередной глоток, сам помог в дилеме, попросив статуэтку. Флеминг без суеты открыл свой портфель, с которым пришёл, и одними кончиками пальцев достал артефакт, испытывая неприязненную дрожь от одной мысли, что оно убило столько народу.
- Да, я взял её, - Анубис встал на дубовый стол аккурат между пресс папье и подносом с кофе, - А что, вокруг этой вещицы тоже ходили легенды? - лёгким, заинтересованным тоном спросил Флеминг, но будто опять боясь, что его причислят к эзотерикам бросил, - Я как-то слышал, что убийца подражал проклятью, чтобы запугать дядюшку. С этого вышла занятная статья, но с себя я статьи писать не хочу. Я хочу понять, кто повинен в такой внезапной смерти моих друзей, и я надеюсь, что не только капризная фортуна.

Джон уже давно взял за правило, не уделять слишком много внимания странностям друзей. Они у него все были немного странные, порой он и себя не мог назвать нормальным представителем благородного английского социума... Сейчас и подавно не мог. Так и Сирил, дружественно общавшийся со статуэткой, не стал для него откровением. В целом, как и путанница с именами. Джону было главное, что мужчина согласился выслушать его странную просьбу и пытался разобраться в проблеме. А за такую не английскую участливость можно было простить любые причуды. Сложив руки домиком он наблюдал глазами за всеми манипуляциями.
- если бы я пошёл в Скотланд-ярд с той же историей, что поведал тебе, то далее дилижанс увёз бы меня в Бедлам. Потому я сначала хотел найти подозреваемых. Да и пойми их правильно, эти люди не любят открывать глухие дела. А дело по пяти погибшим при естественных и случайных обстоятельствах можно смело называть глухим, если только не дать Псам Закона еду интереснее старой кости.
Сирил всё рассматривал статуэтку, как внезапно обратился к Джону с восклицанием.
- Ронял? - переспросил писатель, поднимаясь с кресла и подходя к Раферти. Даже в относительно слабо освещённом кабинете замазка на дне подставки была прекрасно видна. - Mierda! - непривычно грубо для себя сказал он на испанском, в глубине души надеясь, что его друг не углублялся в лексемы страны поверженной Армады, - Нет, не ронял. Здесь был скарабей с изумрудным камнем на брюхе! Ты должен помнить его, Сирил.
По спине пробежали мурашки, неужели столько трагедий из-за одного скарабея?! Но, Бог всеблагой, что ему теперь с этим делать?!
- Мог ли кто-то из них это сделать? - спросил хмурый Джон сам себя, и не утешился ответом. К сожалению, все почившие были людьми высокодуховными, а от того беспредельно бедными. Флеминг, сумевший взять на съём три комнаты и купить артефакт по их меркам считался богачём, пусть и в потёртом сюртуке.

Джон повернулся к по-английски невозмутимому Раферти и испытал странную смесь удивления, благодарности и волнения, благо, не отобразившуюся на лице.Понял ли его знакомый, по наитию, суть проблемы. или подумал в том же направлении, значения не имело. Главное, что в их прагматичном обществе ещё нашлись люди в здравом уме, кто может допустить возможность сверхъестественного и, при этом, продолжить невозмутимо пить чай. Это как-то успокаивало. Кивнув Сирилу, Джон подошёл и сел за стол, подхватывая свою кружку с тёплым кофе.
- Пожалуй, ты прав, - кивнул он, чуть побарабанив пальцами по столешнице, - Что бы то ни было, грабёж или потусторонняя сила, надо начать с малого. Мне необходимо выяснить, куда мог деться этот скарабей. Конечно, если его похитили, это гиблое дело, но, возможно, он просто затесался на прилавках старьёвщиков. Мои друзья были достаточно бесхитростны в способах получения средств. Это, конечно, займёт достаточно много времени, но мне кажется разумным.
Флеминг сделал ещё один глоток, задумчиво смотря на выщербленное лицо Анубиса. И зачем язычники поклонялись такому жестокому и молчаливому богу? Мистическое и страшное упорно кажется людям привлекательнее и волнительнее, но лишь до тех пор, пока не приходится столкнуться с этим. Чтож, наверное это объясняет странную популярность сделок с Дьяволом и его беллетристики.
- Возможно ты знаешь кого-то, кто специализируется на египетских древностях? Ты меня очень обяжешь, если поможешь с парой знающих скупщиков или мастеров по древностям. Да что это я! Ты уже меня очень обязал. А то я чувствовал себя бездумной псиной, что на вчерашнем снегу ищет следы ежа.

Сирил всегда был холоден умом, и эта трезвость ума чувствовалась и сейчас. И всё же, Джона друг сумел удивить тем, что со свойственной невозмутимостью Раферти рассуждает о проклятье. Конечно, сам Джон не смел и наедятся на то, что его проблеме поверят с одного разговора, более того, что ему не придётся для этого устраивать феерию, демонстрируя свои странные способности. Потому новость была скорее хорошая, пусть и не менее невероятная.
- Значит таки проклятье?... Печально, с человеком с тростью ты знаешь больше способов договориться, чем с покойными жречами, - грустно хмыкнул Флеминг, машинально надавив на глаза и виски. Ставшая фоновой мигрень почти не беспокоила его, особенно, когда ему удавалось выпить разведённого морфия. - Ты рассуждаешь правильно, но я боюсь тут будет сложно. Сами они мертвы, и я не думаю, что они, при всей своей рассеянности, выколупывали скарабея в чужом присутствии. Куда вероятнее поузнавать, тогда, не рассчитывался ли кто-то из них намедни с долгами. Благо, многие играли, пили и любили женщин в известном бомонду салоне "Сиэль де Бланш", и если кто-то рассчитался там с кредиторами незадолго до смерти, можно предположить, что продал вещицу именно он.
Джон немного смущённо кивнул на фразу про утренние визиты, но укоры своему такту сейчас были незначительные, главное Сирил согласился ему помочь, и уже помог больше, чем доктор Виолетты с его пространственными: "Ну давайте попробуем...". Возможно Джон и доживёт до дня, когда способы борьбы с проклятьями будут давать в университетской программе, но пока, явно, был одним из первопроходцев, что никогда не напишут книги. Сирил, меж тем, оставаясь таким же размеренным и деловитым, как прекрасный механизм паровой машины, заёл будничный разговор, заставивший Джона очередной раз рассеяно вернуться в реальность.
- Вчера? - удивлённо спросил Джон, с лёгкой рассеянностью обернувшись на напольные часы. Они показывали ровно пять после полуночи, и к мужчине подкрались неприглядные супруги в мессионерских одеждах: стыд и совесть. - Очевидно я должен тебе, помимо всего прочего, ночь... Я забыл поужинать и не откажусь от еды, спасибо Сирил.
Пока Раферти дёргал колокольчик и вызывал слуг для распоряжений, Флеминг ещё раз приводил в порядок в голове всю полученную информацию. Значит проклдятье жреца? Прекрасный сюжет для книги, но Джону уже сейчас хотелось выйти из сюжета и, желательно, не летальным исходом.
- Эти проклятья... - начал он, когда слуга, получив распоряжения, ушёл, - Что ты знаешь о них? Как они себя проявляют? Я имею в виду по слухам.

Да, "эти" проклятья, потому что Джон не знал куда копать, и считал, что лучше с чего-то начать. Почему бы не начать с историй о множестве убитых старой языческой злобой людей? Флеминг с благодарностью принял блокнот, радуясь тому, что его ночные бдения будут иметь некоторую информативность. Джон был уверен, что быстро не уснёт...

Гостеприимность Раферти располагала к себе. Некоторые нечистые на совесть люди и родственники любят использовать таких воспитанных и спокойных людей, едва ли не переселяясь к ним жить, используя любой повод для задержки в "гостях". Джон знал, что под мягкой оболочной Сирила кровется уверенный и волевой человек, сегодня он даже чувствовал это. Опять этот странный дар вызывал в нём конфуз, будто бы Флеминг подсмотрел чужую интимную сторону. Но, в тоже время, именно эта спокойная уверенность внутри друга позволила самому Джону вернуться в трезвое русло, с которого он сбился от навалившихся переживаний. Джон вооружился собственным письменным набором, что носил в своём портфеле, и, проведя почти всю ночь с дневником, выписывал всё то, что считал важным. Одна история зацепила его особенно. Буддийская притча о долгожданном даре, который пришёл в форме проклятья. Вчитываясь в неё до первых соловьёв, Флеминг так и уснул в гостевом кресле, оставив на собственных записях чернильную кляксу. Его короткий сон был полон образов прочитанного, и потому он иногда тревожно просыпался, вздрагивая, не понимая где он, и снова засыпая.

Аджит в меру вежливо теребил его по плечу. Джон ещё цеплялся за сон, где спрашивал кого-то о чём-то важном... или ему так казалось?...
- Сэр, мистер Флеминг, проснитесь. Господин Раферти просил вас разбудить, сэр, - Джон глубоко вздохнул, часто моргая и опять пытаясь вспомнить где он. Оглядевшись чуть осоловело, он увидел свою тетрадь, пропитавшуюся кляксой от чернил настолько, что все его ночные записи представляли из себя обрывчатые слова. Над ним склонился чёрный слуга, с его чёрными, как угли глазами, и сейчас он вспомнил, что друг просил не задерживаться. Чертыхнувшись внутри, Джон надавил на глаза, попросив:
- Не мог бы ты принести мне воды умыться? Я буду через пару минут.
Когда слуга ушёл, мужчина встал и размял затёкшее тело, как смог. Собрал в хвост длинные волосы, подвязав чёрной лентой, недовольно провёл по лёгкой щетине и также недовольно посмотрел в зеркале в красные глаза. Нехорошо... интересно, они успеют выпить кофе?...

- Прости меня, но ко второму завтраку я вроде успел, - с виноватой улыбкой проговорил Флеминг, спустившись к Сирилу в гостиную. Друг был уже одет на выезд, значит за столом они не задержатся. Чтож, это хорошо. Джон редко ел спросонья. - Чтож, нас ждёт место лёгкого порока и скрытого разврата... Я искренне надеюсь, что Виолетта не узнает об этом.

Сиэль де Бланш внешне походил на типичный лондонский дом хорошего достатка. На подъехавших мужчин смотрело три этажа окон, преимущественно зашторенных, Вытянувшийся лакей уже стоял на входе, из чего Джон рассудил, что сегодня господа-гуляки начали собираться уже к обеду. Спрыгнув с кэба, Флеминг провёл по полям котелка и окинул здание с налётом ностальгии. Он хмыкнул этому странному чувству, отругав себя за раннее брюзжание, и обернулся на Сирила.
- Я порой чувствую себя стариком, но, друг мой, буду благодарен, если ты возьмёшь на себя женщин, что возжалеют нашего внимания.

День выдался суматошный. После Сиэль де Бланш, где они смогли вычислить влезшего но расплотившегося с долгами друга, они с Сириллом поехали по всем самым примечательным ломбардам и антикварным лавкам, пытаясь вычислить, где он продал скарабея. Это странное чувство азарта и охоты будило Джона, будто из зыбкого тягучего сна. Но всё равно, выматывало. Тряска в кэбах, один сменял другой, гул Лондона и спешное течение Темзы, смена красивых кварталов Сити на грязь восточного промышленного района, и обратно... В последний ломбард он уже пошёл один. Сирилл заверил, что если там опять будет пусто, то следующий день он также сможет уделить проблеме друга, но задерживать его и дольше Флеминг не посмел. Взял записку-рекомендацию, и вышел в жёлтый свет электрического фонаря. Убийца профессии Фонарщика смотрел на него свысока и горделиво. Его кованный стан играл светом и тенью. "Смотрите на меня, я показываю вам где брусчатка, а где карманник за углом. Я чудо современной инженерной мысли!", - говорил ему фонарь всем своим видом, и Джон, хмыкнув, закурил, успокаиваясь. Ночь и усталость всегда настраивали его на немного поэтичный лад, но для разговора по делу он будет лишним. За спиной цокнул кучер и под цокот подков кэб оставил его ненадолго одного. Докурив, Джон затушил сигару о портсигар и положил недокурок туда же. Прочистив горло он пересёк улицу, где как королевские стражи по струнке стояли фонари, он зашёл в антикварную лавку.
Его поприветствовал неизменный колокольчик, вызывающий из недр хозяина заведения. Только сейчас Джон подумал, что время было позднее и всё близилось к закрытию, но надеялся на учтивость и льстивость жителей Сити. Или их жажду денег на крайний случай.
- Вечер добрый! - громко сказал он пока невидимому хозяину.

Отредактировано Джон Флеминг (2017-04-24 09:26:46)

Когда-то дано детское воображение Джона с маминым голосом впитывало образы чудесной сказки Гофмана - Щелкунчик и Мышиный король. Он всё представлял кроткую Мари похожей на троюродную сестру - Лили Флеминг, а в виде племянника Дроссельмейера, конечно же, себя. тем более, что тогда Джон был костляв и угловат, будто бы и правда был деревянной игрушкой. И где-то там и тогда у него родился образ самого мышиного корля - скрюченного, носатого, с маленькими глазками.
Сейчас дрожащий нервной пляской язычок свечи играл на лице его же, постаревшего. Мышиный король во всей красе, с колкими и неприятными глазками, неприветливый, скрюченный, но в окружении кучи сокровищ, как отражение жадности. Или нет. Или может он на самом деле одинокий и несчастный человек, пытающийся скрасить одиночество среди вещей со своей историей... Но нутро Джона и его эмпатия говорили об обратном. Чёрт, так и подмывало сказать, что он "перестал быть жалким Щелкунчиком", и взять в руке меч, настолько яркие образы на него накатила эта странная атмосфера полутёмной и тесной лавки, столь похожей на мышиную нору.
Флеминг украдкой провёл по глазам, ему не стоило углубляться в себя, а то эмпатия помешает думать трезво.
- Доброго вечера, господин Шилдс, сэр? Я наверное поздно, но дело важное. Я, видите ли, ищу одну примечательную вещь, которую мой друг продал от состояния нищеты и отчаяния. Скоро у него праздник и я хотел бы в качестве подарка вернуть эту вещь. Но, дабы не портить сюрприз, я не смог узнать у него, куда он продал старую вещицу и теперь как слепой мышонок оббегаю все антикварные лавки Лондона, - Джон улыбнулся виновато и приятно. Он надеялся, что приятно. А в голове, как назло, всё плясали строчки "Щелкунчика". Говорят где-то в России несколько лет назад поставили по нему балет... Говорят даже удачно. Уж больно этот антиквар и его лавка вписывались в образ. - Если она у вас, я бы хотел её выкупить. Вот, сэр, это выглядит так, - и он достал листочек, на котором ещё днём набралас вид скарабея. - У него брюшко в виде изумруда. Это примечательная вещь, сэр.

- Да, я хочу его выкупить, - как можно ровнее и без напускного бахвальства сказал Джон, хотя уже убедился в алчности старьёвщиков и не мог гарантировать, что за эту покупку ему не придётся продать что-то своё потом. Например, столик из красного дерева. Маленький чайный столик, где он ещё и обедал. Зачем ему столик, если он всё равно не водит гостей дальше кабинета, верно? Верно. Наверное Джон обойдётся ещё и без нескольких трофеев с поездок попроще. Никакие тёплые воспоминания не стоили жизни, верно ведь? Сейчас, по крайней мере, у него на счету в банке оставалось примерно пятьсот фунтов. Это были деньги, что Джон украдкой копил на дом... Он же не может сделать женщине предложение, не имея своего дома! С другой стороны, будучи мёртвым от проклятья он сможет сделать предложение только призраком... Интересно, а призраки тоже существуют? Пламя свечи дрожало, владелец лавки дышал, как, наверное, действительно дышал бы Мышиный король и Джон, утопая в этой зыбкой атмосфере, и в призраков верил с большой охотой. И всё же, не стоит доводить до романа стиля Байрона, надо найти скарабея и прервать проклятье! Если, конечно, оно было вызвано скарабеем...
Скарабей мог стоить... чёрт его знает, сколько он мог бы стоить, для Джона он был бесценен!
Пока хозяин звенел ключами и копался, Флеминг осматривал тесную заставленную лавчонку, так странно напоминавшую помесь чердака и погреба, но не дорогой антикварной лавки. Что за этими стенами? Может тайные помещения? За отодвигающимися стенными панелями таятся клады, или тайные ходы...
Флеминг опять надавил на глаза, фантазия никак не могла уняться. Наверное потому что разум устал.
Мужчина хмыкнул, снял котелок и немного опёрся о стену. Какой яркий человек... От него, конечно, веяло скупостью. Но такой чистой, не разбавленной и доведённой до апогея скупостью, что его можно было смело называть не только "Мышиным королём", но и "Лепреконом". Да... лепреконом с горщочками с золотом на ирландских клеверных полях...
Казалось, он экономил на всё, даже на бумаге учётной книги, которую исписал до последнего клочка. Джон чуть вздрогнул от хлопка этой самой книги и опять велел себе вырваться из фантазий. Да что с ним такое то?!
Когда сэр Проспер вернулся к стойке, Джон уже практически вернул себе рациональность мышления. Он жадно и быстро осмотрел высыпанные на прилавок богатства. Ему потребовалось буквально несколько секунд, чтобы опознать его. Вот он! Наконец-то! Джон забыл, что с жадными людьми лучше сдерживать эмоции, но вздох облегчения и радость, а так же некоторая порывистость, когда он потянулся к скарабею, выдали нетерпение Флеминга. В этом блёклом свете он не смог разглядеть, какой же был ценник у вожделенной вещицы, но главное - вот же она!
- Это он!

Крыска метнулась, схватила артефакт и тут же зажала в лапках то, от чего могла зависеть жизнь Джона. Мужчина на секунду замер с протянутой рукой, даже не поняв сразу, что и почему сделал старьёвщик. Пришлось моргнуть и напомнить себе, на каком ты свете и почему ты тут оказался. Мигнула, дрогнув свеча, посмеялись тени, а мужчина с сухенькими ручками и маленькими глазками стал рассматриваться тускло блестящего пузиком жука. Джон моргнул и сглотнул тщетно пытаясь вернуть спокойствие после дня изнуряющих поисков, что сейчас вроде подошли так близко к тому, что он считал спасением.
- Посмотрим-посмотрим, - завёл хитрым голосом Мышиный король и Флеминг уговорил себя хотя бы убрать руки на пояс. Сейчас будут торговаться, он же знал это. Он же был на алжирских рынках и умел это делать. Но где оно сейчас, это умение? Деньги казались такой глупой мелочью, что писатель был готов кинуть чек на стол, лишь бы развязать узел, что до сих пор покалывал в голове. Остужало только пакостливое чувство наживы, что исходило от хитрого старьёвщика. Он называл сумму, равную трём зарплатам добросовестного клерка и поверг в прах мечты о скором доме. С такой синей крышей...
"Надо поторговаться, Джон, нормальные добропорядочные англичане всегда немного торгуются, ты же не в конец потерял манеры?!", - писатель хмыкнул, чуть нервно, но решил, что пусть это будет к месту. Проведя пальцами по глазам он попытался контр-атаковать.
- Постойте, самое дорогое в этом жучке, это изумруд, и он стоит не дороже 30 фунтов. Более того, он не является частью никакой коллекции, коллекционеры чего его решили купить? Он должен стоить не дороже пятидесяти.

Сколько должен был за карты Альберт? Сумма мелькала в разговоре, ну же! Уставший за день ум подсказал, он рассчитался с долгом в 40 фунтов. Не самый большой из карточных долгов, но когда ты неудавшийся художник и повеса, даже такая сумма может подтолкнуть выколупать жука с днища статуэтки друга. Зачем он это сделал, вот зачем?! Он потонул сам, и сейчас, как демон из глубин Лох-Неского озера, тянул на дно всех их... если, конечно, дело было в треклятом жуке!
- Кругленькую? Мой друг с этих денег едва расплатился с долгами в 40 фунтов, - нахмурился, отчасти для убедительности, отчасти - пряча досаду, Джон. - Сэр, я понимаю, что вы должны иметь свою прибыль с сделки, но этот скарабей стоит 50, это вам подтвердит любой коллекционер, - подтвердит ли? Флеминг не знал, он пытался врать убедительно, слабо представляя ценность вещи, ведь для него она была бесценна. Как жизнь. - Потому что он не является частью коррекции, и у вас нет и не может быть документов, подтверждающих, что он был поднят с каких либо захоронений, которые и дают предмету особую историческую ценность, сэр. А быть их не может, потому что их и не было. Вы можете рискнуть продать его коллекционерам, - боясь, что он и правда рискнёт продолжал торг Джон, - но тогда можете получить ещё меньше, чем заплатили бедному Альберту.
Что он нёс? Что-то... в полутьме "мышиной" лавки мужчина пытался сохранить пристойное англичанину лицо. Насколько то было возможно. А англичане очень любят формальности, особенно документальные.

Раньше Джон считал себя вполне поднаторевшим торгашом, но раньше и торг касался милых безделушек, и был скорее спортом, игрой, фарсом, а не вопросом жизни и смерти. Достаточно уравновешенный и скорее пассивный человек, Джон не умел давить. Выдохнув тяжело и глубоко задумавшись, он решил, что деньги не главное. Зачем они ему в гробу? Зачем мечтать о доме, когда в голове паразитирует опухоль? Впервые в этой полутьме ему даже пришла мысль о завещании и от этого стало холодно, как в промозглый осенний вечер на кладбище. Нет, Джон совсем не хотел умирать. К Дьяволу всё, он найдёт как заработать потом!
- Хорошо, - глухо согласился он, под колкими неприятными глазками Мышиного Короля, - Пускай будет 70 фунтов, если эти деньги сделают вас счастилвее, - мужчина сделал небрежный жест рукой и достал чековую книжку.
Пока он выписывал чек, пламя свечи дрожало и дробилось, ломало тени от пальцев, а душность помещения становилась почти физически ощутима. Но Джон старался не думать об этом. Его интересовал только скарабей, сжатый в крючковатых пальцах, как в прутьсях старого дерева, и только то, что он сможет вернуть его... И это снимет проклятье?
- Вот, прошу, - Джон протянул старьёвщику чек, - 70 фунтов.