[AVA]http://s019.radikal.ru/i631/1702/0b/b452634dd269.jpg[/AVA]

Конверт из плотной желтоватой бумаги, который подал миссис Гэйнс мальчишка-посыльный, был подписан таким витиеватым почерком с обилием завитушек и чёрточек, что даже опытному графологу едва ли удалось бы прочесть на нём имена адресата и отправителя. Посыльный, судя по добротной одежде, явно не был уличным беспризорником, которых нанимают за пару пенни для подобных услуг.

Круглая веснушчатая его физиономия выдавала характер бойкий и весёлый, хотя, выпятив вперед живот и нарочно сведя светлые рыжие брови к переносице малец явно старался казаться серьёзней и старше. Но подобные дела были ему в новинку, потому он не отдал письмо прислуге, а требовал непременно миссис Гэйнс, и когда та, наконец, вышла, позабыл о приличиях и торопливо подал ей конверт.
И только потом, когда было уже поздно, спохватился. Пока бежал сюда, он  двадцать раз повторил фразу: «У меня послание для миссис Виолетты Гэйнс» и столько же раз фразу: «месье Буальи просил передать ему ваш ответ, мадам». Но теперь, хлопая голубыми глазами, не мог вспомнить ни одного нужного слова.
- Мэм, это... - выпалил он на одном дыхании, - хозяин мой, мистер Балье, велел дождаться ответа, мэм. Мадам. Он так велел.

Джимми был мальчиком рослым для своих семи лет, и со спины мог бы сойти за девятилетнего, но, глядя на эту щедро посыпанную конопушками физиономию и розовые, пухлые, однако не мясистые губы,  только тот, кто не имел общения с детьми, мог бы соотнести его возраст с ростом.

Но вернёмся к конверту, оказавшемуся в руках очаровательной миссис Гэйнс. Он был изрядно надушен, хотя и не тяжелым мускусным ароматом, а легким – сочетанием жасмина и гвоздики с несколькими терпкими, свежими нотами менее известных запахов.
Внутри  лежало нечто достаточно плотное, чтобы не быть только сложенным листом бумаги.

Это была разлинованная карточка, явно вышедшая из под станочного пресса, отделанная фигурной тиснёной рамкой.
Рядом с ней лежал театральный билет, выглядевший с таким великолепным образчиком бумажной бессмыслицы бедным родственником.
На карточке тем же витиеватым почерком было довольно мелко написано следующее:

"Любезная миссис Гэйнс, смею надеяться, что Вы не  сочтёте это послание оскорбительным или безнравственным. Зная, вероятнее всего, о том, кто я такой и о роде моих занятий, вы и не должны так подумать.  Поверьте, если бы речь не шла о деле жизненноважном, я не посмел бы беспокоить Вас таким образом, прося о встрече сегодня вечером. Место и время встречи вы обнаружите на билете, что прилагается к этому письму. Как вы можете видеть, я позаботился о том, чтобы резонные ваши опасения были предупреждены и мы, имея возможность побеседовать почти наедине, будем, тем не менее, окружены сотнями людей. Рассчитываю на ваше благоразумие и любопытство.
с надеждой на скорую встречу
месье Буальи
14 февраля 1886 г. "

Возможно, используй писавший обычный лист бумаги, текст был бы длиннее и не казался бы столь резким, но две стороны карточки явно не могли предоставить автору большего пространства, а простоту и удобство человек, пригласивший Виолетту Гэйнс  на представление в Лицеум, явно презирал.

- Ну это, - мальчуган переминался с ноги на ноги и теребил в руках кепи, снятый с рыжей макушки, - что изволите передать, мэм?

Отредактировано Сирил Рафферти (2017-02-02 18:31:39)

[AVA]http://s019.radikal.ru/i631/1702/0b/b452634dd269.jpg[/AVA]
Месье Буальи ожидал свою спутницу на этот вечер в фойе. Беспрестанно ходил по залу, лавируя меж наполнивших его людей и поглядывал на вход.  Внешность этот господин имел весьма приметную, злые языки сказали бы – комическую. Невысокий, болезненно худой, он одевался нарочито модно и дорого, но белизна крахмального воротничка его рубашки только подчеркивала нездоровую желтоватую бледность его лица, похожего на лицо лепрекона из детской книжки с картинками – длинный нос со вздернутым вверх кончиком, оттопыренные розовые уши, широкий, неприятный рот, сейчас в любое мгновение готовый растянуться в улыбке, но обыкновенно же лежащий на лице угрюмой складкой. Глаза у месье Буальи были водянистые, почти бесцветные с нездоровыми красноватыми склерами, а жиденькие волосы песочного цвета зачесаны слева направо на макушку в тщетной попытке скрыть изрядную лысину.
Увидев миссис Гэйнс, француз замер, всматриваясь в женщину с нескрываемым любопытством, потом кивнул своим мыслям и спешно направился в её сторону.
Едва не переломился в поклоне, подхватывая руку женщины, чтобы обозначить поцелуй на костяшках пальцев, обтянутых кружевом. И поднимая голову протянул:
- Безмерно счастлив видеть Вас, мисс Гэйнс, и нижайше прошу простить меня за ту ужасную бестактность, с которой я  пригласил Вас.
Говорил он с сильным французским акцентом и нимало его не стеснялся.
- Марсель Буальи к вашим услугам, мадам! – отрекомендовался он после приветствия и приподняв брови воззрился на миссис Гэйнс с таким Видом, словно она должна была, ну просто обязана что-то сказать по этому поводу. И судя по предвкушающему выражению лица Марселя Буальи – непременно хорошее.
Однако не обнаружив в мимике приглашённой им дамы ни намека на узнавание, француз со вздохом добавил:
- Медиум. Я Медиум, - и словно английский язык стал для него вдруг труден, заговорил короткими фразами, - Очень известный. И мои скромные способности оценены. Даже приближенными королевы.

К чести месье Баульи, он не солгал, хотя, полагая себя известным, он забывал, что узнают его лишь на приёмах и в салонах полусвета, где он вращался последние года полтора, имея определённый успех у молодых вдов и куртизанок, причисляющих себя к таковым.

А еще от него воняло духами. Теми самыми, которыми так навязчиво благоухал конверт с письмом, полученный Виолеттой Гэйнс несколько часов назад.

[AVA]http://s019.radikal.ru/i631/1702/0b/b452634dd269.jpg[/AVA]
О этот долгожданный вопрос! Подобных вопросов месье Буальи ждал как дебютантка, вышедшая на сцену дешевого театра ожидает букета. И ведь не надоедало же. И говорить одни и те же фразы тоже не надоедало.
Вот и сейчас ответил он просто, с искренностью пасторальной инженю, хотя, определенно не обладал ни свежестью, ни нежностью, ни полом означенного типажа:
- Мой друг увидел Вас во сне. И по его просьбе я, если можно так сказать, посетил его сновидение и после – отыскал Вас.
В том мире, где обитал этот приезжий медиум и более бредовые объяснения звучали естественно,  такие, к примеру, как рассуждения о плазме, выходящей во время транса из рта и ушей некоторых общающихся с духами особ. Разного рода прорицания и откровения о прошлом тоже были частой темой для бесед. И Буальи,  весьма редко пересекающийся с обитателями  прагматичной, научной и просто здравомыслящей части мира, совершенно не чувствовал, как подобные откровения воспринимались обычными людьми.
- О… а вот и он! –  голос француза взлетел до радостного фальцета, а сам Буальи взмахом руки подозвал кого-то вошедшего в фойе  и оказавшегося за спиной миссис Гэйнс.

И без того подвижный и беспокойный, медиум пребывал в теперь в какой-то ажитации. Глаза его холерически блестели, когда он переводил взгляд с мужчины на женщину и обратно.
- Миссис Гэйнс, позвольте представить Вам мистера Ричарда Ловелла, - и продолжая фразу, Буальи без паузы обратился к своему знакомому, - Ричард, это – миссис Гэйнс. Это ведь она?
Француз выделили голосом местоимение, определенно относящееся не к имени женщины, а к её персоне вообще.
Тот, кого он назвал Ричардом не сводил с Виолетты взгляда. Смотрел, словно на давнюю знакомую или может быть подругу детских игр. Узнавая и не узнавая одновременно.
- О да, - выдохнул он тихо и кивнул, произнося меж тем приличествующее случаю, - рад знакомству, миссис. Это… это невероятно.
На лице француза сияла радостная улыбка и он потирал руки, словно добрый дух,  удачно закончивший важное и сложное дело.
Когда же  с церемониями было покончено, он позволил себе тихо спросить:
- Я нижайше прошу прощения, миссис Гэйнс, но вероятно месье Буальи поведал вам уже, о странной предыстории нашего знакомства и все эти недели я, позвольте такую откровенность, думал, что может быть и та особа, которая мне снится, то есть Вы… может быть и Вы видели во сне меня ?

Фойе тем временем начало пустеть. Люди спешили к своим местам в зале и поднимались в ложи.

[AVA]http://s019.radikal.ru/i631/1702/0b/b452634dd269.jpg[/AVA]
Как оказалось, Ричарда Ловелла знали. Его узнавали проходившие мимо люди,  дамы кокетливо улыбались и не получив в ответ желаемого внимания, переводили взгляд на леди, которой Ловелл, судя по всему, был невероятно увлечен. Взгляды эти, все как один, были полны смеси удивления, недоумения и, проходя через фазу оценивания, выражали нечто такое, что должно было бы походить на презрение, но по градусу накала и страсти недотягивало до него. С двумя мужчинами, коротко окликнувшими его, Ричард поздоровался, но и только.
Когда же Виолетта обратила внимание на покидающих фойк посетителей театра, мужчина коротко улыбнулся, обронив:
- Да, вы правы, нам пора.  Поверьте, мисси Гэйнс, у нас будут лучшие места,  ложа, не уступающая королевской…

Если его и огорчило признание Виолетты, что сон про неё не имел сна-близнеца с его участием, вида Ловелл не подавал.  И не вслушивался в квохтанье француза,  который, понимая глубинную суть происходящего взялся объяснять, что вовсе не обязательно людям одновременно снятся сны друг про друга и что, это мистер Ловелл – весьма одаренный человек, явно имеющий натуру сверхчувствительную, и вовсе не обязательно, что и миссис Гэйнс обладает подобными талантами.
- Я бы и не мог, - просто ответил Ричард, - во сне я видел лишь Ваше лицо, вы будто-то склонялись ко мне и что-то говорили. Но когда я рассказал об этом месье Буальи, тот сказал, что ему приходилось отыскивать людей, имея даже меньше, чем сон. И вчера сказал, что знает Ваше имя и адрес.
- И я спросил, желает ли мистерЛовелл встретиться с Вами, - встрял француз, - и, конечно же, леди, конечно же, он желал!
- Так что, - продолжил Ричард, - не могу передать словами, как я признателен Вам за то, что вы пришли.

За такой беседой вся компания прошла в ложу и усадив даму в кресло, Ричард устроился слева от неё, ну а француз – справа.
- Признаться, в последнее время я нечасто смотрю на сцену из зрительного зала , - произнес мужчина со странной улыбкой. Всё кажется таким ненастоящим, правда?
И поинтересовался тем, что стоило бы узнать Буальи еще до того, как отправлять приглашение, - А Вы любите театр?

Раздался первый звонок – традиционное предупреждение для  зрителей в зале, что им стоит поспешить занять свои места. Но зазевавшихся было немного. Люди, которые не могли себе позволить зарезервировать ложу, ценили потраченные на искусство деньги и почти все кресла в зале были заняты. А вот некоторые ложи пустовали в скучающем ожидании тех, кто явится, следуя моде, только ко второму акту.

- А вы проницательны, миссис Гэйнс, - улыбнулся Ричард, - и здесь, - он обвел взглядом пространство зала, словно поразившись вдруг, насколько же тот огромен, - мой мир. Если пожелаете посмотреть на меня на сцене, то послезавтра я буду королём. А эта ложа свободна до апреля.  Дама, выкупившая её на весь сезон, отбыла на континент, вот  мы и пользуемся, - глаза Ловелла весело и озорно сверкнули, -  но лучше соглашайтесь сразу, чтобы я мог обеспечить Вм отсутствие соседей.

Намек на роль был прост и прозрачен, но угадать в этом Ричарде Ричарда шекспировского третьего  сейчас было бы сложно. Ловелл был в том золотом возрасте, когда юность уже миновала, а до старости было еще очень далеко. Выглядел он на тридцать, а сколько ему было на самом деле – не знал никто. Ну, разве что француз-медиум мог прочесть это, наряду с другими тайнами Ричарда. Женщины находили его привлекательным, мужчины – приятным.
- И можете взять ребенка, - добавил актер спокойно, - если он достаточно  взрослый, чтобы высидеть спектакль.  Вдруг он, или  это девочка?  …тоже загорится мечтой о театре?
Второй звонок прервал его речь.  И закончил Ричард  секундой позже:
- Что вы тогда будете делать?
Запах духов  стал почти невыносим, словно Буальи носил флакон в кармане и тот вдруг перевернулся.
И вероятно, Ричард, как того требует вежливость, рассказал бы кратко и о себе, если бы не начался спектакль.  Давали «Венецианского купца». И Порция была прекрасна.
Ловелл обошелся без менторского предложения продолжить разговор в антракте, а просто тепло улыбнулся Виолетте, задержав взгляд на её лице, может, чуть дольше, чем того требовали приличия, а после обратил всё внимание на сцену.
Буальи же пострадал с полчаса от недостатка внимания, признания и восхищения и,  хотя весь его вид выдавал в нем старого педераста,  взялся мурлыкать миссис Гэйнс банальные комплименты, рассказывать вполголоса что-то о мистической роли театра в древние времена и вспоминать  парижские театры. И конечно,  не преминул заметить, что божественная Сара Бернар, француженка,  в роли Порции несравненно лучше.

А в антракте актер незатейливо избавился  от Буальи, попросив медиума купить для всех них вина и пирожных, добавив спокойно, что хотел бы побеседовать с дамой наедине.
- Ах, понимаю - понимаю, – француз улыбнулся так пошло, что стал походить на владельца борделя,  обрадовавшегося, что привередливый клиент, наконец-то определился с выбором.
И ушел.
- Вы не будете возражать, если я оставлю дверь открытой? - произнес Ловел.
И почти сразу движение воздуха  вынесло вслед за Буальи запах его духов.
Актер глубоко, с явным облегчением вздохнул.

Отредактировано Сирил Рафферти (2017-02-11 07:18:41)

Теперь, когда они остались наедине, Ричард позволил себе куда более пристальный взгляд, чем те, что прежде задерживал на лице молодой женщины.  На лице его в этот момент читалось напряженное любопытство,  словно он столкнулся с какой-то головоломкой и знакомство с миссис Гэйнс – не то часть её, не то ключ к разрешению. Но понимая, что такое пристальное внимание может оказаться крайне неприятным, Ловелл отвел взгляд в сторону, как раз в тот момент, когда Виолетта задала свой вопрос.
- Я скептически отношусь к репутации Буальи, - ответил он спокойно, - тем более, что знаю, что он нанимал молодых и безвестных актеров для некоторых, - здесь мужчина помедлил, словно подбирал слова, - мистификаций.  Но иногда он и в самом деле удивляет. Отчасти наша встреча случилась благодаря моему скептическому настрою, и здесь, должен признать, Буальи меня удивил.   Можно нанять актрису чрезвычайно похожую на человека с фотографии, с живописного портрета и представить искомой персоной, но … человека из сна. Отчасти…
Фраза осталась незаконченной и Ловел покачал головой, словно отказываясь от мысли или несказанных слов и с какой-то поспешностью продолжил совсем о другом:
- А еще, мне думается, нас что-то связывает, или может я форсировал события и наши судьбы пересеклись бы позднее, а потому все происходящее может показаться вам фарсом.
Говорил он легко и вид имел самый искренний.  Но ни одна из фраз, тем не менее, не выходила за незримые рамки дозволенного.
- Но ведь где еще случаться фарсам, драмам и комедиям, как не в театре, -  закончил он и виновато улыбнулся,  словно прося у собеседницы извинения за пространный  монолог.

Выслушав ответ женшины, Ричард кротко вздохнул. Он, как мог старался держаться в рамках приличий, в тех самых рамках, которые не позволяют и половины той откровенности, которая выплеснулась сейчас в словах миссис Гэйнс. Сам этот шаг молодой женщины требовал отплатить той же монетой, выложить всё на чистоту: вот мол я такой, душа без тени лицемерия, вот мои желания – готова – принимай, нет – уходи.
Но всё же Ловелл очень хорошо понимал и то, что тот, кто предлагает всегда находится в невыгодном положении, его мотивы открыты, но решение остается другому. Другой.
- А вы удивили меня, миссис Гэйнс, - нашел мужчина слова, подходящие для того, чтобы выразить все чувства, вызванные откровенностью собеседницы, - я рад, что не позволил себе ни мгновения думать о том, какая же она, та девушка из сна, не придумал сам её историю и характер. И ничего не ожидал, пожалуй, разве что обмана от нашего общего знакомца…
Ловелл тепло по-дружески улыбнулся  своей собеседнице. На лице его отразилась внутренняя душевная борьба, смена эмоций, готовность , даже решимость что-то сказать, но…  длилось все не более секунды, может двух и вместо слов, которых желало сердце, посыпались любезные фразы ни о чём и обо всём.
Он резко сменил тему разговора и до возвращения медиума развлекал Виолдетту закулисными байками об актерских шутках.
А после предложил досмотреть спектакль,  словно именно происходящее на сцене и было единственной целью этой странной встречи.

И ровно до того момента, как усадил миссис Гэйнс в кэб, оплатив извозчику авансом её проезд,  Ловелл не утратил этой своей отстраненной  любезности.
Ответы остались без вопросов.
Сегодня.

Он упрекал себя в трусости и малодушии, но слов и объяснений было слишком много, чтобы позволить водопаду  собственного красноречия окатить незнакомую, в сущности, женщину. Посему, вернувшись домой он, не откладывая на потом, сел за письмо.
Настрой и вдохновение не изменили Ричарду и он всего лишь трижды корректировал первоначальный вариант, чтобы текст не оказался ни слишком сухим, ни чрезмерно интимным.
Но, переписав набело, уже не стал перечитывать своё послание, а запечатал его в конверт,  и только тогда понял, что так и не узнал, ни у самой  Виолетты Гэйнс, ни у Буальи её адреса.

Визит к медиуму был отложен до следующего вечера. А поутру, покидая свою квартиру, Ловелл спрятал конверт в карман пиджака. Дела сердечные могли и подождать, ни он, ни миссис Гэйнс не были уже столь юными, чтобы не уметь смирять собственные страсти.
Вернуться домой  ему было не суждено.

***

- Виолетта, - доктор Голсбери  вышел навстречу своей незаменимой помощнице с видом довольным, насколько позволяло его состояние, но вместе с тем, крайне занятым, - как славно, что вы уже пришли, мой добрый ангел.  Нам доставили сегодня интересного джентльмена, он уже на столе, но  как назло, я должен отвлечься.  Мистер  Фергюссон нашел какие-то несостыковки  в счетах за прошлый квартал и явился лично, чтобы всё проверить.
Доктор устало вздохнул и откашлялся, стараясь сделать это как можно деликатнее.
- На первый взгляд, у нашего гостя всё цело. Внезапная смерть.  И судя по документам, он американец. За сутки никто так и не хватился его.
***

Тело молодого мужчины лежало на столе в прозекторской. Глаза его оставались отрытыми, а выражение лица  было спокойным в своем посмертном равнодушии. И если под сценическим псевдонимом, прославившем  американского актера на английской сцене, Ричарда Ловелла знали многие, то Мартин Браун был никому не известен. Новый Орлен забыл о нем, так и не узнав, а первый же импресарио в Англии, услышав имя талантливого лицедея рассмеялся и заявил, что Мартин Браун – имя для кузнеца,  торгаша или клерка, но никак ни для актера…