Шины дорогого автомобиля мягко шуршали по вычищенной дороге. Слева и справа высились холодные сугробы. Снега в декабре выпало немало.
Когда впереди замаячили высокие металлические ворота с башенкой поста, Адольф едва сдержал довольный вздох. После травмы, полученной на последней зачистке, ему все еще было тяжело ходить, но сидеть неподвижно несколько часов кряду казалось и вовсе невыносимым занятием. Нога противно ныла, словно в кость медленно вкручивали несколько шурупов сразу. Но хуже было то, что эта боль напоминала Адольфу о том, что ему больше не бегать вместе с другими солдатами по полевым заданиям.
Теперь он был штатным сотрудником, который изредка выбирался по делам. С одной стороны, Адольфу бы радоваться, что травма не позволяла вышестоящему руководству направить его в горячие точки. Но экспрессивный оберштурмбанфюрер был не рад. В стране царил истинный хаос, их славный фюрер поднимал Германию с колен, и каждые руки были необходимы. Отсиживаться в штабе казалось кощунством.
Машина затормозила, и Адольф опустил стекло, холодно глядя своими водянистыми глазами на подбежавшего солдата. Документы проверяли у всех, даже несмотря на то, что солдат явно узнал руководителя гестапо захваченных территорий. Его голос мелко подрагивал. Словно было что скрывать.
Усмехнувшись под нос своим мыслям, Адольф поднял стекло и принялся натягивать на руки перчатки, пока водитель аккуратно въезжал на территорию лагеря.
Оберштурмбанфюрер приехал один, не считая солдата, призванного отвести Фидлера в нужное место. Официально его поездка значилась, как проверка лагеря Штутгоф. На деле же, Адольф больше ехал… в гости.
Молодой сотрудник гестапо пару месяцев назад был здесь на ужине у местного коменданта, о чем доложил своему непосредственному начальнику. Когда приглашение только поступило, Адольфу было не до этого. Травма мешала ему перемещаться на дальние расстояния, да и бумажной волокитой немного накрыло. Требовалось подписать тысячи документов на расстрел так называемой интеллигенции. Точнее, убрать с дороги тех тварей, которые заражали юные умы своей антинационалистической пропагандой.
Узнав же, кто именно нынче заведовал делами концентрационного лагеря, Адольф не мог сдержать довольно улыбки. Казалось, судьба вновь сводила их с Францем, давним другом Фидлера. Кернер явно искал поддержки, чтобы усладить свои амбиции и вырвать должность пожирнее. Адольф был не лучшим человеком, но отказать другу в такой мелкой услуге не мог.
Сколько же они не виделись? Три года или около того? Адольф попросил остановиться, не доезжая до дома коменданта. Он больше не мог сидеть и не двигаться, ему нужно было пройтись. К тому же, Фидлер, хоть и высоко ценил своего боевого товарища, не забывал о своей работе и великой миссии, которую на него возложил сам Гиммлер.
Снег приятно заскрипел под жестким каблуком высокого сапога. Небрежным жестом Адольф отпустил водителя и тот уехал парковать машину. Фидлер справится и без сопровождения. Вдохнув свежий воздух носом, немец постоял на месте еще немного, позволяя крови разойтись по телу, а глазам вдоволь насмотреться приятным зрелищем. Пара молодых солдат, завидев гостя с соответствующими отметками на плаще, поторопились в сторону дома с донесением своему «хозяину». Несколько заключенных, убирающих снег, опустили взгляды в землю, явно стараясь не дышать.
Эти унтерменши вряд ли понимали, кто именно стоял перед ними. Они были слишком тупы, чтобы разбираться в воинских отличиях и званиях. Зато подсознательно чувствовали опасность, исходящую от каждого офицера СС.
Им повезло, у Адольфа, наконец, избавившегося от плена автомобиля, поднялось настроение, поэтому он особенно и не рассматривал несчастных. Опираясь на трость, он неторопливо пошел по одной из дорожек, ведущей в центр лагеря. Оберштурмбанфюрер словно прогуливался, прихрамывая и внимательно рассматривая промерзшую землю под ногами, но все органы чувств его работали на полную.
Адольф слышал, о чем переговариваются солдаты и что они обсуждают. Он подмечал выражения лиц как «своих», так и заключенных. Рассматривал здания, как готовые, так и в процессе постройки, пытаясь понять их предназначение или оценить состояние бараков. Чуть позже Адольф просмотрит всякие бумаги касательно заключенных, а сейчас ему нужна была картина в целом. И пока увиденное радовало представителя гестапо. Франц постарался на славу и вымуштровал своих собачонок.

Отредактировано Адольф Фидлер (2019-11-25 00:44:10)

Как и многим людям, Адольфу нравился звук, с которым ботинок ступает на снег. Этот приятный, даже милый хруст. Высокие сапоги поскрипывали на морозе, а длинные плащи шуршали. Все это было любо Фидлеру, и он сам не мог понять почему.
О приближении Франца сообщили именно эти звуки, а также краткий щелчок зажигалки и шумноватый выдох, последовавший за ним. Комендант закурил.
Адольф слабо улыбнулся уголком губ и повернулся к другу лицом буквально в последний момент, словно до того залюбовался на что-то. Но услаждать взор здесь было нечем. По крайней мере для обычного человека. Здесь мучались, страдали и умирали люди, влекущие свое существование в ужасающих условиях.
Тем не менее, Адольф видел в этом аду огромные плюсы. Лагерь был очень организован, унтерменши знали свое место и не тявкали на хозяев, работа велась быстро, несмотря на откровенную непогоду. Как истинный немец Фидлер любил порядок во всем, и должен был признать, что Франц этого порядка добился.
Какими методами — совершенно не важно. Сводом правил, кровью и тяжелым сапогом — это не имело значения. Главное — результат.
— Не мог отказать себе в удовольствии позлить тебя, — искренне признался Адольф, распахнув руки, чтобы привлечь друга в крепкие объятия.
Он тихо посмеивался, улыбаясь уже куда шире и похлопывая Франца по спине. Затем чуть отстранился, не убирая рук от плеч коменданта, словно рассматривал его и выискивал изменения, затронувшие мужчину за несколько лет.
— Думал, ты бежать будешь, хватаясь за пистолет, как в старые добрые, а ты вон сам важным стал, — проговаривал Фидлер, глядя Францу в глаза. — Ну, здравствуй, брат мой.
В силу своей постоянной нынче деятельности, Адольф прекрасно разбирался в людях. Он тонко чувствовал ложь, еще точнее видел страх. Он мог сказать с почти стопроцентной точностью, кому стоило доверять, а к кому поворачиваться спиной нельзя.
Познакомившись с Францом, Фидлер сразу почувствовал «своего». Они прошли через многое, побывали в разных заварушках, но всегда выходили сухими из воды плечом к плечу. Пожалуй, Франц был единственным близким другом Адольфа. У последнего было достаточно товарищей и тех, кто пытался стать к нему ближе, особенно теперь, когда Фидлер занимал довольно высокое положение в их нынешней системе. Но подобных Францу — нет.
Они дружили семьями. Адольф часто бывал в доме Кернеров и с теплом относился к детям друга, ровно так же, как и Франц. Желания улыбаться другим чужим женам и брать на руки других чужих детей у Адольфа больше не возникало. И он поистине чистосердечно считал Франца своим названным братом.
— Хочу прогуляться. Составишь мне компанию? — риторически спросил Адольф, опуская руки и опираясь на трость прежде, чем сделать первый шаг в сторону от ворот по дорожке.
Конечно, он не собирался лазать по всем углам лагеря без его хозяина. Как и сказал Франц, это было бы крайне невежливо. Так что в своей короткой прогулке, Адольф преодолел всего несколько метров, да больше стоял на месте, переступая с ноги на ногу, разгоняя кровь.
Заниматься работой Фидлер особенно не планировал. Конечно, он сделает некоторые заметки в голове, если чего увидит, но пронюхать все подробности он успеет позже. Сейчас же хотелось размяться, чтобы нога окончательно перестала болеть, а потом удалиться в дом Франца, чтобы выпить чего-то согревающего.

Отредактировано Адольф Фидлер (2019-12-26 21:08:47)

Глядя на своего друга, Адольф тоже вспоминал о тех прекрасных временах, когда они были, без преувеличения, словно единое целое. Понимали друг друга с полуслова, и представляли из себя прекрасно сработавшуюся команду. Они прикрывали спины друг друга, слаженно действовали в любой ситуации. Адольфу было на самом деле тяжело, когда рядом больше не оказывалось столь верного товарища, напарника.
С другими солдатами Адольф не сошелся. Он предпочитал действовать в одиночестве, так как не мог положиться больше ни на кого, кроме Франца. Пожалуй, именно эта часть его дурного характера и сыграла с ним злую шутку.
Глядя на Франца, Адольф вспоминал те времена и одновременно с тем понимал, что больше они не повторятся. Врачи колдовали над его ногой, но прошло уже так много времени, а прежняя мобильность не вернулась к нему, да и боль, перешедшая из острой в тянущую, не прекращалась полностью никогда. Было тяжело ходить и также тяжело сидеть неподвижно, и это… невероятно злило.
Сейчас, осознавая то, чего он лишился, Адольф вновь начинал злиться. Так что оставалось надеяться на то, что никто из заключенных не ринется на рожон. Адольф был готов забить любого до смерти. Прямо ногами, пусть это и означало неминуемую вспышку нестерпимой боли, которая бы озлобила Фидлера еще сильнее, как разъяренного пса, что кусает еще сильнее, стоит его побить палкой.
— По официальной версии, я усердно проверяю, как ты тут устроился, — честно и открыто сказал Адольф.
Впрочем, Франц и так понимал, в чем заключалась работа гестапо. Вынюхивать и высматривать, доносить и закладывать. И порой не важно, какое у вас было прошлое. Друзья доносили на друзей, потому что те шли наперекор фюреру, но пока Франц не делал ничего противозаконного, ему не о чем было беспокоиться. Адольф явно бы закрыл глаза на какие-нибудь нелегальные поставки продуктов или чего-то такого незначительного.
— Мне хотелось бы потом посмотреть на списки заключенных, — продолжил Адольф. — Но не сейчас. Как только я узнал, что именно ты тут всем заправляешь, я решил проведать тебя лично, друг мой.
Конечно, поработать придется, и Адольф не видел в этом ничего такого. Он приехал работать и он достанет нескольких поляков, которые могли оказаться полезны. Тем не менее, это совсем не отменяло того, что Адольф попутно будет наслаждаться обществом друга, которого так давно не видел. Ему хотелось рассказать так о многом.
Например, о том, о чем сейчас спрашивал Франц, кивнув на его трость. Адольф рассмеялся на шутку друга, хотя в той была изрядная доля правды. Все беды были от евреев, и эта не исключение. Правда, Адольф не слишком горел желанием рассказывать все в подробностях на улице, где их могли подслушать заключенные. Нельзя было зарождать зерно сомнения в этих грязных головах о том, что СС и гестапо не были неуязвимыми.
— Все зависит от того, есть ли у тебя шнапс для старого друга, — улыбнулся Адольф, почти прямо говоря о том, что история зайдет лучше, когда в крови будет определенный градус. — Ты прости, что из-за этого я не смог приехать, когда ты заручался поддержкой. Мой мальчишка рассказал мне по приезде. Но теперь ты можешь полностью рассчитывать на меня.
Они все также неторопливо шагали, наслаждаясь морозным воздухом, который, наверняка, совсем не радовал тех, у кого не было столь теплой формы и плащей с сапогами. Но разве кому-то было не плевать на этих недолюдей?
— Тебе Кристина рассказывала, что у нас пополнение? Опять девчонка, — снова рассмеялся Адольф.
Его друг прекрасно знал, как Фидлеры хотели мальчика, будущего немецкого солдата, гордость отца. Тем не менее, пока все трое детей были женского пола. Адольф, несомненно, любил своих девочек, но попыток не оставлял. Сейчас его жена была вновь беременна, судя по всему, Клара ненавязчиво намекнула супругу о большой такой вероятности. Четвертый раз же долго повести.

На самом деле, несмотря на травму, которая порою заставляла как загрустить, так и разозлиться, Адольф считал, что ему несомненно повезло в жизни. Начиная с банального — ему посчастливилось родиться и жить в года столь значительных перемен в жизни родной страны. Он действительно участвовал в становлении истории, и это не могло не подкупать. Германия на его глазах показывала себя великой, непревзойдённой державой, и Адольф был горд ею.
И заканчивая людьми, которые Фидлера окружали. У него был героический отец, которым Адольф не прекращал гордиться даже спустя пару десятков лет. У него была по-настоящему любимая жена, его правая рука, поддержка и вдохновение. Да, они с Францем не переставали посмеиваться из-за того, что в семействе Фидлеров всё плодились девчонки, но это не меняло отношения Адольфа к супруге.
Клара могла быть не такой миловидной, как Кристина, жена Франца. Черноволосая и чернобровая, с густыми локонами волос, она совсем не походила на арийку в идеальных представлениях национал-социалистического движения. Однако характер у неё был что надо, и он стал одной из многих причин, по которой сердце сурового гестаповца дрогнуло однажды.
Ну и, наконец, у Адольфа был прекрасный, верный друг, чем могли похвастаться немногие в столь переменчивое время. Они действительно дружили семьями, и за детей Франца Адольф бы разорвал любого, как за своих. А это очень многого стоило и очень многое значило.
Подход Франца к выбору удобной жены Адольф не осуждал. Да и мог ли? Так поступали многие, да и Кристина была действительно хорошенькой. Адольф, будучи мужчиной, прекрасно понимал желание друга заботиться о ней, а потом наделать ей парочку детей, чтобы той было чем заняться, пока мужчины решают важные для Германии дела.
— По правде говоря, мне кажется, Клара снова ждёт ребёнка, — улыбнулся в ответ Адольф, разворачиваясь на дорожке и следуя обратно по дорожке. — Мы виделись с ней пару месяцев назад. Не знаю, что я сделаю, если это снова будет девочка. Это просто невозможно уже хотя бы статистически!
На «этих», о которых упомянул вскользь Франци (как того ответно называл лучший друг), Адольф даже не обратил внимания. Его совершенно не смущало обсуждать семейные тёплые дела, когда вокруг находились люди, потерявшие своих детей навсегда, или говорить о рождении, когда вокруг царила только смерть. Фидлер «этих» за людей не считал. Они, как правильно подметил его друг, были лишь цифрами на бумаге. Они приносили пользу трудом, а потом сменялись новыми, свежими силами, да и только.
Друзья зашли в дом, довольно просторный для коменданта лагеря. Адольф даже успел мысленно порадоваться за своего верного товарища — не приходится ютиться в каком-то переделанном бараке, как оно часто бывало.
— О, ты хорошо устроился, — без какой-то задней мысли проговорил Адольф. — Нас тоже неплохо расквартировали в Данциге, грех жаловаться. Красивый город. Особенно теперь, когда мы вытравили всех жидов.
И вновь его совсем не волновали чувства местной прислуги, которая, скорее всего, была еврейской крови. Замельтешившие девки, споро накрывающие на стол, так уж точно. Хотя эти были довольно миловидными для евреек.
— И прислугу, как всегда, по мордашкам выбрал. Ты не меняешься, друг мой, — довольно расхохотался Адольф, похлопав Франца по плечу.
Дела были явно забыты, что случалось с Фидлером лишь в одной ситуации. Собственно, в ситуации, когда он приезжал к верному и единственному другу. В остальных случаях Адольф бы так спокойно не ел и не выпивал, разговаривая о личном. Но сейчас мог позволить себе расслабиться. Он никуда и не торопился в общем-то. В таком доме для него явно найдётся комнатушка, чтобы заняться делами поутру.
— Приготовься, чтобы не подавиться. Смеяться ты будешь громко, знаю я тебя, подлец, — весело вещал Адольф, нарушая какую-то скорбную до появления их двоих атмосферу дома и лагеря в целом. — Мне в октябре пришёл приказ, надо зачистить польскую интеллигенцию. Я там с этой бюрократией отвозился, бумажки подписал и сам поехал, не сидеть же в штабе, пока команды весельем занимаются. Ох, мы гоняли этих крыс… Каждый раз думал, как жаль, что ты не со мной, как в старые добрые времена.
Адольф только слегка приподнимал свой бокал, как он тут же наполнялся, и это очень нравилось. Не нужно было отвлекаться от разговора, Франц не терял хорошего настроения. Адольф лучше всех знал о тонкой натуре своего друга и о том, как малейшая неаккуратность могла вывести его из себя. Хорошо, что он вымуштровал своих еврейчиков. Никто не помешает им хорошо поговорить, поделиться историями.
— …и я выхожу на этот балкончик, полюбоваться, как мои ребятки работают, — давясь от непонятного смеха продолжал рассказ Адольф. — Стою там. А эти швали, которые в застенке прятались, не все подохли. И решили, что самое время бежать. На лестнице наши их погнали, они и решили через балкон. Упали все разом. Их то мы пристрелили, вшивых, кто не разбился, а у меня вон, серьёзный перелом, в лазарете месяц пролежал.

Несмотря на свою «сумасшедшую историю любви», как именовал её Франц, Адольф не насаживал такое мировоззрение лучшему другу. Времена, когда счастливчики, нашедшие ту самую, настоящую любовь, обожали давать советы другим, ещё не наступили. В их послевоенном мире семья Франца считалась типичной и самой распространённой. Они с женой уважали друг друга, Франц обеспечивал родных и был для них опорой и защитой, а Кристина превосходным образом заботилась о быте и детях. О чём ещё мечтать?
Так что Адольф разделял мнение единственного друга о том, что у них просто была разная любовь, только и всего.
Он знал о том, что Франц иногда проводил время с любовницами, но даже не обращал на это внимания. Многие так делали, ведь могли не видеть жён по многу месяцев кряду. Главное, что Франц не выставлял это напоказ и не позорил свою семью — такого Адольф бы понять не смог. Всё же им с детства вколачивали традиционные ценности.
Сам же он с далёкого уже тридцать первого года не был ни с одной женщиной, кроме Клары. Даже сейчас, уехав в Польшу на долгое время и оставив жену в Берлине с детьми. Просто не хотел. Адольф был тяжёлым и суровым человеком, однако Клару он чуть ли не боготворил. По крайней мере, искренне считал, что с ней не может сравниться ни одна другая женщина.
Кто ещё мог с чувством собственного достоинства влезть в разговор двух мужчин и быть услышанной? Кто мог не заручаться разрешением, а просто взять и приехать к мужу на территорию, едва захваченную соотечественниками? У Клары всегда было своё мнение, и она всегда была сильной, самодостаточной женщиной. Таких обычно не любили. Устои диктовали женщине быть кроткой и послушной, чтобы быть поистине «за мужем».
А вот сердце Адольфа взяло и дрогнуло при виде этой дерзости. И продолжало биться чаще даже спустя восемь лет брака. Клара была настоящей женой гестаповца, верным партнёром, и с Адольфом они составляли невероятно гармоничный дуэт — Франц без колебаний мог бы это подтвердить.
Наверное, поэтому Адольф, хоть до сих пор и не растерял мечты о сыне, ничуть не разлюбил жену из-за трёх дочерей. И даже охотно шутил со своим лучшим другом на этот счёт. Что же, если и четвёртый ребёнок родится девчушкой, они попробуют ещё раз.
— Вот ты как, — протянул Адольф, услышав ставку, которая, к слову, возросла с предыдущего раза, когда Фидлеры ждали Ханну. — Чёрт с тобой, принимаю ставку.
Он было сузил глаза, словно лучший друг его чем-то оскорбил, но губы дрогнули в улыбке. Они уже делали такие ставки, как было сказано, и Адольф честным образом отсчитал тогда ещё пятьсот марок Франци. Кто знает, может быть, в этот раз он покроет ту растрату вдвойне.
Они пожали руки и вошли в дом. На стол накрыли быстро, и мысленно Адольф вновь похвалил друга за то, что воспитал такую расторопную прислугу. Хорошая прислуга была на вес золота. Уж Адольф это знал. Он еле нашёл нормального водителя среди поляков, а тут вымуштровать евреев, чтобы суетились при столе коменданта. Дорогого стоит.
На сами продукты питания Адольф внимания не обратил. Возможно, сиди перед ним не старый друг, а кто-то незнакомый, он бы провёл проверку на предмет «разграбления государственного имущества». О, этой статьёй баловались многие коменданты. Однако не у многих лучший друг возглавлял гестапо захваченной территории, где располагались лагеря.
Да и на прислугу Адольф уже не смотрел. Они со старым другом делились забавными историями, изливая скуку друг по другу в бесконечных разговорах. Всё же писать письма и узнавать новости один о другом через жён — совсем не так интересно, как личная беседа.
— Чёрт, да ты меня до сих пор знаешь, как облупленного, — расхохотался в ответ Адольф, вытягивая больную ногу под столом. — Именно такая формулировка и была в отчёте. Я не шучу, слово в слово.
И они снова рассмеялись, хотя, пожалуй, эта шутка была понятна только им одним, и никак не прислуге, входившей в ряды только что названных «нежелательных элементов».
Беседа на миг прервалась, когда в столовую тихо, но быстро вошёл паренёк лет двадцати. Если бы не отсутствие формы и не взгляд, затравленно направленный в пол, Адольф бы решил, что это молодняк из солдат, следивших за безопасностью лагеря. Но нет, видимо, ещё один еврейчик. И, судя по всему, вхожий в дом коменданта.
— Прошу прощения, герр комендант, — тихо проговорил парень, передавая Францу какую-то бумажку.
Видимо письмо или сообщение от кого-то, чего Франц ждал. Иначе бы вряд ли кто-то из евреев решился прервать их беседу.
— Герр оберштурмбанфюрер, — так же тихо и как-то бесцветно проговорил паренёк и поспешил убраться из столовой.
— Ты меня восхищаешь, Франци, — ухмыльнулся Адольф, глядя парнишке вслед. — Прислуга разбирается в знаках различия? Браво.
Конечно, он не думал, что Франц действительно заставляет евреев зубрить воинские звания и ставит им правильное берлинское произношение. Скорее всего мальчишка просто выделялся этим — акцентом, непохожестью на еврея, образованностью — и именно поэтому комендант взял его в дом, разбавить, так сказать, милейшую стайку девчушек.
Впрочем, как и о других «нечеловеках», о пареньке Адольф быстро забыл, стоило его бокалу вновь наполниться. По крайней мере, на этот момент времени.