Городские легенды

Объявление

OPUS DEI
апрель 1650 года, охота на ведьм
ATRIUM MORTIS
май 1886 года, Викторианский Лондон
DRITTES REICH
1939 год, Вторая мировая война
Сюжет готов.
Идет набор персонажей.

Ждем персонажей по акции!
Игра уже началась.

Ждем британских шпионов в Берлине и немецких в Лондоне, а так же простых жителей обоих столиц и захваченной Польши.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Городские легенды » Старое » "Мы чужие в стране наших снов. Сновидение первое."


"Мы чужие в стране наших снов. Сновидение первое."

Сообщений 1 страница 8 из 8

1

Сюжет: Дом на Вест Стрит
Дата: в ночь на 17 сентября 1938 года
Место: сновидение Джонатана Уэбстера
Участники: Джонатан Уэбстер, Медисон Уиллис, Эннис Уиллис, Огастес Дж. Уиллис
Краткое описание:
Сновидение обманчиво; оно ведет к путанице в представлениях;
оно иллюзорно. Однако оно не ошибочно.
Поль Мишель Фуко.

Злой дух пробует завладеть телом, и Джонатан вынужден в своих снах переживать кошмары, которые когда-то происходили в жизни семьи Уиллис.Он видит смесь семейных воспоминаний и фантазий собственного сознания. Сон о том, как Энтони Уиллис воспитывал своего старшего сына и двух младших дочерей.

0

2

Огастес смотрел на спящего человека. Уже прошло столько времени с момента, когда он в последний раз вдыхал воздух, чувствовал биение своего сердца, мог ощущать холод или жару. Уже много лет его руки лишь только проходили сквозь предметы и только эмоции помогали Гасси двигать вещи, открывать окна и двери. Несмотря на то, что ему вовсе не нужно было этого делать, какой-то частью своего оставшегося сознания, он вновь хотел существовать как обычный человек. Но больше всего он мечтал вернуться в мир живых только для того, чтобы воплотить свою давнюю мечту.
Огастеса не волновало ничего, лишь только его собственные желания и мечты. Он попробовал вселиться…
   
Мир начал уменьшаться, пока не уместился полностью в доме на Вест Стрит, а потом и вовсе в одной из его комнат, которая представляла из себя гостиную.
На дворе стоял 1855 год, а за окном, судя по погоде, поздняя осень. Листья уже опали с деревьев, а на стекле окна были свежие капли дождя. Кажется, небольшой дождь еще стучал по стеклам и крыше дома, но из-за громкого голоса отца семейства, слышно ничего не было. Огастес, шестнадцатилетний юноша, совсем не был похож на представителя своего возраста. Он был худ и бледен, одежда на нем была поношена и протерта от долгой носки, а рубашка была заметно велика в плечах. Глаза опущены в пол, а сам мальчик дрожал, будто последний листок на ветке дерева.   
Обычно Гасси старался не выводить отца из себя и, кажется, за шестнадцать лет научился быть настолько тихим, насколько то было возможно для мальчика. Он решался открыть рот перед отцом только тогда, когда тот к нему обращался, о чем-либо спрашивая, но не более. Несмотря на все старания молодого Уиллиса, Энтони был уже разозлен, ведь юноша не смог наизусть воспроизвести первые строки девятнадцатой главы Евангелия от Иоанна, которые он учил так давно, что, по мнению отца, эта глава должна была напрочь засесть в памяти любого мальчишки, но только «этот бестолковый выродок не может запомнить основу».
- Мне нужно лишь повторить, - лепетал Гасси, еле сдерживая слезы. Если еще три года назад он мог позволить себе слезы, то в свои шестнадцать лет считал подобную слабость позорной, а потому сдерживал себя даже тогда, когда оставался один.
- Эта школа развращает! – громогласно отвечал отец, хватая сына за шиворот, - Мать настояла на том, чтобы ты учился там, но только в соборе тебя смогли бы хоть чему-то научить!
Энтони всегда считал своего первенца глуповатым и ни на что не годным мальчишкой, который зря ест свой хлеб. Возможно, именно поэтому и был так с ним строг, чтобы в будущем дать ему тот путь, к которому стремился всегда сам. Но молодой Гасси не понимал этого никогда, да и не хотел понимать. Жестокость отца по отношению к нему будила только страх и ненависть в юноше, с которыми он уже не мог совладать. Вот только страх обычно был гораздо сильнее ненависти, оттого Огастес и слова против сказать не мог.
Энтони сыпал проклятиями на сына, даже не смущаясь того, что его слышат и супруга, и две маленькие дочери. Ну а Гасси… Он думал лишь о том, чтобы этот позор быстрее окончился.

0

3

"Нет... Гасси, пожалуйста..."
Она, как и всегда наблюдала за братом со стороны, так, что бы он не смог ни увидеть ее, ни почувствовать присутствия, хотя конечно посложнее было невозможно, но Эннис сама внушила себе что брат не замечает свою некогда любимую сестрицу только потому что она сама этого хочет, а не потому что уже давно стала безразлична ему. Она так хотела верить, что в брате остались добрые и светлые чувства, что где-то в глубине души он по прежнему любит ее, что она нужна ему. Так хотела...
Она видела, что брат замыслил вселиться в этого человека, в Джонатана, так кажется звали его. Впрочем, теперь это было не так важно. Эннис боялась признаться себе, но по сути ей было все равно, что это за человек, главным было уберечь его от Огастеса и сейчас, когда он наиболее близок к своей цели, сейчас, когда он уже проник в его разум, следовало помешать ему. Она подошла к спящему человеку и чуть наклонившись над ним, на секунду задержала взгляд на его лицо, словно желая рассмотреть смертного поближе. Гл га самом деле Эннис просто хотела сосредоточиться на нем, на его мыслях и чувствах, ведь она, так же, как и Огастес могла вселяться в живого человека, но лишь тогда, когда он сам на это согласен. И сейчас Эннис не ощущала сопротивления, быть может оттого, что он спал, а может он и сам хотел пообщаться с духами, кто знает.
- Не бойся... - она напрягла все силы, что бы ее голос дошел до сознания спящего, что бы он не чувствовал враждебности, что бы понял, что она желает уберечь его. Конечно, Эннис сомневалась, что подобный номер пройдет, но стоило попытаться, - Впусти меня... я расскажу тебе... - новый шёпот, но уже тише, все же старшая из дочерей не была настолько сильным призраком, что бы долго поддерживать контакт с живыми. Но похоже у нее вышло - защита, что выставляет сознание любого человека, ослабла еще больше, что позволило девушке проникнуть в сознание живого и на время вселиться в него...

- Папа... - тихо, так, что кричащий на братика отец, не мог ее услышать позвала Эннис. Господи! Как же больно было ей смотреть на страдания старшего брата, на то, как он крепиться, что бы не показать своих слез, как он пытается выглядеть мужчиной перед родителем. Но все тщетно, отец слишком разошелся, что бы отступить просто так, без очередной порки старшего сына. А она? Что она могла сделать? Ничего. Она не могла помочь братику, как бы не хотела, она могла лишь сидеть в углу, сдавшись в тугой комочек и обнимать сестренку, зажимая ей уши, что бы она не слышала этих криков и не видела того, что видит Эннис.
"Папа, пожалуйста, перестань, прекрати... Гасси все знает, дай только повторить ему. Папа, прошу, стой..." - молила она, хоть с ее губ больше не сорвалось ни звука. И все, что она могла, так это сдерживать слезы, что бы никто не видел ее плачущей. Правда, дрожащие губы и всхлипывания говорили сами за себя.

0

4

Вокруг Джонатана сжимались плотные кольца из вязкого липкого вещества, дыхания не хватало и что-то больно кололо в боку. Глаза Уэбстера были открыты, но взгляд оставался рассеян и  туманен. Ему чудились  облезлые кошки миссис Амни и прыгающие визжащие обезьянки с длинными колючими хвостами. Обезьянки скакали вокруг него, задевая подчас хвостами и оставляя на руках и ногах глубокие царапины, а кошки с громким хлюпаньем одна за другой таяли в воздухе.

Сновидения посещали Уэбстера редко и обыкновенно они были такими смутными, что этот сон, необычайно чёткий и яркий, заставил его заволноваться -  действительно ли это всё ему просто снится? Для уверенности Джонатан даже покусал себя за палец и подёргал ухо. Вопреки ожиданиям, проснуться в тёплой безопасной постели не удалось, зато обезьянки благополучно исчезли, а дышать стало заметно легче. Жадно хватая ртом воздух, Уэбстер попробовал освободиться и от дымных колец, но ноги его вдруг подкосились, а в голове появилась неприятная тяжесть.

Придя в себя, Джонатан обнаружил, что лежит в крайне неудобной позе на холодном полу в чужой гостиной. Сначала комната была совершенно пуста и даже показалась Уэбстеру знакомой, но особо размышлять над этим времени не было, так как вокруг само по себе продолжало твориться какое-то безобразие.  Под потолком, к примеру, появились тени, они слабо мерцали, то и дело исчезали и появлялись снова. На один короткий миг Джонатану показалось, что это вовсе и не тени, а опять коварные обезьянки, что они теперь кусают его за пальцы и гладят ноги своими колючими хвостами.
Прямо над ухом что-то щёлкнуло - голоса в голове начали о чём-то ожесточённо спорить, потом в знак примирения загнусавили Марсельезу, а затем вдруг совсем утихли, им на смену пришло однообразное тиканье часов. Памятуя свой предыдущий горький опыт общения с напольным монстром, Джонатан даже зашипел от негодования. Часы на это только оскорблёно хрюкнули и, плюнув в недовольного гостя цифрами, сползли по стене, но в ту же секунду снова оказались на своём законном месте без каких-либо признаков повреждения.
Тем временем тени уже окончательно определились со своим месторасположением и приняли весьма осязаемые формы. Теперь в комнате находились люди.
Первым, кого заметил Джонатан, был широкоплечий мужчина, он стоял посреди гостиной и  был чем-то очень разозлён. Причиной его негодования, скорее всего, был мальчик, стоящий рядом с опущенной вниз головой. Уэбстер сразу понял, что каким-то образом является сейчас свидетелем не самой приятной семейной сцены. Громогласный голос тени-отца заглушил мирные звуки возникших в голове Уэбстера итальянских мотивов. От неожиданности Джонатан даже едва не упал, но успел вовремя схватиться за край стола, так вовремя появившегося рядом. Стол же внезапно самым коварным образом пнул беднягу и в без того настрадавшийся бок, крепко схватил его за ногу и утащил куда-то в темноту, лишая малейшей возможности пошевелиться.

...Женщина, стоявшая за спиной мальчика, была, по всей видимости, его матерью. Собою она представляла редкий образец кротости и повиновения, видно было, что она не привыкла никоим образом не то что прекословить мужу, но и мысль себе об этом позволить считала недопустимым. Впрочем, не только она, всё семейство трепетало перед отцом, включая и маленьких девочек, тихо всхлипывающих в дальнем углу комнаты.
Вдоволь выпустив пар, глава семьи не остался удовлетворён результатом и решил подкрепить свой гнев чем-то более действенным, чем просто слова. Он схватил мальчишку за шиворот, намереваясь хорошенько его встряхнуть. Увидев это, женщина тихо вскрикнула, но сумела совладать с собой.
- Будь благосклонен, Энтони, - начала она тихим ровным голосом. – Мальчик был послушен и прилежен. Уверяю, он не выпускал книгу из рук весь вечер и всё сегодняшнее утро, как ты и велел. Страх сковал его, - с этими словами она бросила на мужа умоляющий взгляд и опустила руки на вздрагивающие плечи ребёнка. - Тогда Пилат взял Иисуса и велел бить Его... Ну же, Огастес, продолжай…  И воины, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову, и одели Его в багряницу...

Отредактировано Джонатан Уэбстер (2012-06-29 23:25:00)

0

5

Медисон всегда плохо удавалось «заглядывать» в сознание человека – а тут пошла такая пляска!
В эту ночь Огастес, судя по всему, решил избрать тактику прямого нападения на сознание, и это было самым страшным кошмаром для младшей Уиллис. Ну вот не мог он подождать хоть немного с этими путешествиями по чужим мозгам? Впрочем, на этом чудесные сюрпризы не закончились – вслед за братцем исчезла и Эннис, оставив сестру в полнейшем замешательстве.
Младшая представительница призрачного семейства беспокойно покрутилась вокруг спящего (ох, действительно ли теперь просто «спящего»?) человека, решаясь на отчаянный шаг. В итоге, Медисон пришла к нелегкому выводу – действовать надо быстро, и оставлять старшую сестру одну в противостоянии Огастесу она права не имеет. Пусть она и не может полностью завладеть сознанием живого человека, но, по крайней мере, сможет хоть одним глазком взглянуть на то, что на этот раз придумал братец. Собравшись с силами, Медисон сжала призрачные кулачки, и сделала свой собственный шаг в неизвестность…

…пятилетняя Медисон уже успела привыкнуть к тому, что отец постоянно кричит. Это было его перманентным состоянием, вне зависимости от времени суток или дня недели, и единственным спасением от всего этого шума была улица. Ну, или же какой-нибудь темный уголок в одной из дальних комнат. Однако в этот поздний вечер избежать столкновения с проявлениями отцовского характера не получилось – всё семейство было вынуждено присутствовать при том, как ругают Огастеса. Что послужило поводом для очередной бури Медисон, без каких-либо сожалений, прослушала – её мысли были заняты совсем другими вещами, и пребывание в реальности она оставила на долю матери и старшей сестренки. В бренный мир мысли её вернулись только тогда, когда любимая Эннис зажала ей уши руками, стараясь хоть немного заглушить поток брани со стороны отца.
Лишенная слуха, девочка взглянула на раскрасневшееся от криков лицо папы, затем – на несчастного брата, и жалость впервые, совсем по-взрослому остро кольнула сердце маленькой Медисон. Она, конечно, прослушала, в чем провинился брат, но вряд ли он заслужил такое суровое наказание!
Чтобы не переживать этот кошмар, девочка зажмурилась, и постаралась подумать о чем-нибудь другом. Конечно! Там, в комнате, ее ждал чудесный игрушечный тигренок, которого, тайком от отца – не надо ему видеть это экзотичное животное в доме – сшила ей мама! Ну и пусть он был сшит из старой-старой ткани, пусть мордочка и полоски были намечены угольком и старой краской. Сейчас для Медисон это был самый лучший тигр на всем свете, и девочка желала лишь одного – поскорее оказаться подальше от криков отца, и показать Эннис чудесное брюшко нового тигрика!

0

6

Мать всегда пыталась помогать Огастесу, и он это, без сомнения ценил, пусть часто ее попытки не действовали. Юноша боялся поднять взгляд, ему казалось, что как только он посмотрит на отца, тот, почему-то, разозлится еще больше. Гасси украдкой покосился на Эннис: ему не хотелось, чтобы она наблюдала за этим, ну а Медисон он считал еще слишком маленьким и ничего не понимающим ребенком.
На минуту все внимание Гасси переключилось на речь матери. Он попытался ухватиться за эту соломинку и изо всех сил вспомнить продолжение, но все было тщетно. То, что сказала Бетти, было, бесспорно, знакомо, и если бы не страх, Огастес вскричал бы: «Я знаю это! Я все знаю!»
Но простым «Я знаю» было не отделаться. Отцу нужны доказательства этих знаний, но слова, будто так же испугавшись, спрятались где-то в глубине головы и отказывались выходить.
Гасси вздохнул и предпринял еще одну попытку:
- …И одели Его в багряницу… - повторил он слова матери, но снова запнулся и нервно сглотнул слюну. Теперь он мог воспроизвести точно то, что услышал, но не более. В такие минуты младший Уиллис начинал верить во все, что говорил ему отец о никчемности и глупости своего сына. Гасси начинал винить себя за то, чего не может вспомнить, хотя точно знает, что глава ему знакома хорошо, и если бы он посмотрел на текст хоть одним глазком, то сразу бы все и вспомнил.
Но Энтони не любил ждать. Он был твердо уверен: ребенок или знает, или нет. А судя по тому, что Огастес мямлил, он ничего не знал, и отец семейства твердо решил выбить всякую дурь из головы этого гаденыша, а если повезет, то и вбить что-нибудь из полезное.
- Отойди от него! – велел он супруге и махнул на ту рукой, - Этот выродок и слова отчетливого произнести не может! Эннис! – обратился он к дочери, - Принеси мне прут. – Голос отца всегда был твердым, уверенным. Такому голосу, даже не видя самого Энтони, тут же хотелось подчиниться и никогда-никогда больше не слышать.
Каждый член семьи прекрасно знал, что прут отец держал в своей комнате, и это означало только одно: он собирался наказать Огастеса так, как делал это всегда. Сам прут не представлял ни для кого никакой опасности, пока в руки его не брал Энтони. Он мог как-то по-особенному с ним обращаться, и в периоды особого усердия Гасси терял сознание или был близок к этому. Таким же орудием пользовались и в школе младшего Уиллиса. Правда, директор был более снисходителен к своим, даже самым избалованным, ученикам, а Огастеса и вовсе не порол, потому как тот отличался особым усердием и прилежанием, всегда был один и от шалостей остальных мальчиков отдален.

0

7

Эннис вздрогнула, когда отец обратился к ней, ведь в последнее время, когда Гасси был в школе, она сама нередко нарывалась на крики со стороны родителя, нет, пока он ее не бил, но и одного крика, даже обращения к ней было достаточно, что бы повергнуть девочку в пучину страха. А его приказ... она прекрасно знала, что это за прут, знала, что он собирается делать. Знала и не хотела ни видеть, как порют Огастеса, ни уж тем более принимать в этом участие. Но пойти против воли отца? Нет, Эннис даже подумать об этом боялась, но с другой стороны, если она принесет прут, то тогда тоже побьет братика, единственного, кроме мамы и сестренки, кого она любила в этой жизни. Но что же делать? Выбор непрост и очень мучителен, было видно, что девочка колеблется. Что же она выберет?
По ее щеке скатилась слеза, спустив сестренку с колен, она встала и молча, вжав голову в плечи и спотыкаясь, пошла в комнату отца. Он жил один, мамина комната была рядом, ведь даже супруги не могли жить вместе, Эннис помнила, как это называли взрослые, кажется это было вульгарно или аморально, спать в одной постели даже находясь в браке. Впрочем детский разум не мог понять таких тонкостей, да и не знала она, что можно спать вместе.
Вот папина комната, надо подняться по лестнице и войти во вторую дверь. Там было мало мебели, отец жил очень скромно, впрочем, как и все они. Подойдя к комоду, она чуть приподнялась на цыпочках и открыв первый ящик, нащупала длинный прут, источник страха старших детей семейства Уиллис. На несколько мгновений, Эннис замерла в нерешительности, в голову закралась предательская мысль о том, что можно сломать его и тогда не будет наказания для Огастеса, но... Эннис совсем не умела врать, она даже не представляла, что можно сказать такого, да и наказания вряд ли избежишь таким малодушным способом,, не будет прута, отец выберет что-то еще в качестве орудия "правосудия". По щекам малышки покатились слезы, сейчас она чувствовала себя предательницей, той, кто из-за своего  страха и малодушия, отдает брата на растерзание отцу.
"Я плохая... плохая сестра..." - решила она, спускаясь обратно по лестнице. Шла она медленно, спотыкаясь о собственные ноги. Сейчас ей казалось, что к каждой лодыжке привязана тяжелая гиря, не дающая идти.
- Отец... - тихо обратилась она к Энтони, когда вновь вернулась в гостиную, - пожалуйста, не наказывайте Гасси, он правда все учил, я сама видела, ему просто нужно подсмотреть... прошу Вас, Гасси хороший, он все знает... и...
Ее голос был тих и неуверен, говоря все это, девочка смотрела вниз, боясь поднять взгляд на родителя и сжимая прут так, что побелели костяшки пальцев на маленьких ручках.

Отредактировано Эннис Уиллис (2012-07-04 13:59:10)

0

8


Вы здесь » Городские легенды » Старое » "Мы чужие в стране наших снов. Сновидение первое."


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно