Джон всегда считал себя человеком совершенно обычным. Таким же, как и многие другие люди. Да, их семья скопила немалое состояние. Возможно, не всегда честно действуя. Но он не делал ничего такого, чего сторонились остальные.
Джона можно было бы даже назвать добродушным. По крайней мере, откровенно злым он не был, никому не желал ничего дурного и жил, как живется. Слуги, что работали в доме, обычно сохраняли свою верность семье надолго. Даже конюх, не говоря уже о дворецком, прослужили в доме много лет. Да, иногда прислугу приходилось менять, например, няню. Дэвид и Стивен были мальчиками подвижными, и не каждая женщина могла с ними справиться. Да и девочки не всегда отличались смиренным поведением. Но это обычные бытовые мелочи, которые частенько случаются в лондонских домах. И все же, старший Максвелл считал, что он хорошо разбирается в людях, а вся прислуга его удовлетворяла. Стоит ли говорить, какого было его удивление, когда в доме обнаружилась пропажа серег.
- Может быть, ты их где-то обронила? – спрашивал Джон у супруги, но она заверяла, что ясно помнит, куда их положила.
Но тут подала свой скромный голос одна из девушек, работавших в доме, сообщив, будто знает, что Фрида была в комнате последней.
Из-за всего этого шума, поднявшегося в доме, переполошились и дети. Даже самая младшая Оливия вышла из своей комнаты и наотрез отказывалась ложиться, вопреки всем уговорам ее няни. Джон просто не мог поверить в то, что в его доме произошла кража. Да и Фрида работала у них уже четыре года, и до этого момента никаких происшествия с ней не было. Хелен сама часто хвалила ее. Жена-то обычно и занималась хозяйством и имела дело с прислугой. Джон мог присутствовать только при приеме кого-либо на работу, и на этом его участие всегда заканчивалось. Он и понятия не имел, как, впрочем, и Хелен, что творится за дверями кухни и подсобных помещений, где и хозяйничала многочисленная прислуга. Он никогда не задумывался о том, что и между ними есть дружба или неприязнь.
Максвеллу была не приятна вся эта ситуация с кражей, и он быстрее пытался ее разрешить, а потому решил все же осмотреть вещи служанки.
- Мне крайне неприятно, что такое ужасающее происшествие случилось у меня в доме, а потому мы должны все уладить. Не хотелось бы привлекать полицию, - нежелание привлекать полицию объяснялось просто: Максвеллу не хотелось, чтобы это как-то отразилось на нем и его семье. В обществе любили всякого рода сплетни, и Джон не хотел, чтобы на этот раз в сплетнях звучало его имя.
- Нортон, будьте добры, осмотрите вещи мисс Найт, - обратился Джон к дворецкому, когда вся семья, да еще и несколько слуг, толпились в маленьком коридорчике перед дверью в комнату служанки.
Ему так же не хотелось, чтобы за всем наблюдали дети, но отправил в свои постели только младших из них: близнецов и Оливию.
Супруги Максвелл и старшие дети только наблюдали за тем, как в комнате перебирались и осматривались личные вещи подозреваемой служанки.

Джон пытался сохранять спокойствие, но в подобной ситуации, что естественно, это было непросто. А потому он нервно дернулся, когда услышал за спиной голос служанки.
- Мисс Найт? – отозвался Джон, и по его виду было понятно, что сам он находится не в своей тарелке, - Хорошо, что вы пришли. Как это ни прискорбно, но нам стало известно, что именно вы взяли серьги госпожи Хелен, а потому я был вынужден отдать приказ осмотреть вашу комнату. Для всеобщего блага, полагаю, лучше это будет сделать без привлечения полиции. Надеюсь, вы будете благоразумны и позволите нам окончить осмотр или, что было бы лучшим вариантом, сами признаетесь и отдадите драгоценности.
Немного позади хозяина дома стояла и сама госпожа Хелен. Как и полагается жене, она молчала, но могла только поддерживать своего супруга. Тем более, она была искренне к нему привязана. Как и многие браки, их союз зиждился на семейных выгодах, но отвращение к своему супругу Хелен никогда не питала, а за долгие годы брака еще и привыкла к нему, уважала и всячески старалась быть хорошей супругой. В любом случае, Джон Максвелл был отцом ее детей.
Что же касается Фриды, то и Хелен было очень неприятна эта ситуация, ведь она сама считала эту девушку хорошей служанкой, и не могла понять, что сподвигнуло ее на такой шаг. Возможно, в душе Хелен и подозревала о том, что серьги украла вовсе не Фрида, но почему-то молчала и никаким словом не пыталась защитить служанку, отдавая мужу все решения по этому вопросу.
Когда Фрида вошла в комнату, дворецкий Нортон на секунду прекратил осмотр ее вещей и посмотрел на вошедшую. В его взгляде можно было прочитать одновременно и сочувствие, и укоризну. Он и сам находился в некоторой растерянности, уверяя себя в том, что это досадное недоразумение, которое в скором времени разрешится. Нортон надеялся, что ничего он в комнате Фриды не найдет, и когда поиски окажутся тщетными, мистер Максвелл принесет Фриде свои глубочайшие извинения.

Джон и так был не на своем месте, производя все эти действия, но поведение Фриды и вовсе вывело его из хозяйской колеи, и Максвелл даже почувствовал в себе злость, что с ним случалось очень нечасто.
- Перестаньте паясничать! – повысил он голос на служанку, - Я не потерплю подобного в своем доме!
Возможно, если бы Фрида повела себя как-нибудь иначе, смирилась и тихо приняла то, что было уготовано, все могло разрешиться иначе. Но Джон не мог позволить себе упасть в глазах остальных слуг и своей семьи, и уже точно не мог оставить такую служанку в доме. Пусть раньше она была покладистой, но, кажется, совсем вышла из-под контроля.
Джон хотел было уладить эту ситуацию миром, если так можно было назвать обыск. Если бы дворецкий ничего не нашел, все обвинения были бы сняты. Но сейчас уже не требовалось ничего искать, тем более, после слов служанки и ее нахального поведения, Джон только уверился в ее виновности.
- Вы уволены! Потрудитесь завтра же освободить комнату, я выдам вам расчет!
Стоит ли говорить, что люди, подобного Максвелла положения, не привыкли слышать в свой адрес сарказм от тех, кто по социальному статусу гораздо ниже их. Они привыкли, что остальные им угождают, и так же привыкли угождать тем, кто стоит выше. Такова их роль, такого поведение, которое диктуется этим людям тем положением, что они занимают.