Глава первая
Ознакомительная

1.1. Полное имя: Беатрис Арабелла Танненвуд
1.2. Дата рождения: 22.03.1859 | 27 лет
1.3. Род деятельности: медиум, жена лорда Артура Танненвуда.
1.4. Особенности внешности
Кто на аватаре: Holliday Grainger
Рост: 160 см
Телосложение: астеническое
Цвет глаз: серо-голубые
Цвет волос: светло-русые
Особые приметы: бледный шрам на лбу, возле линии роста волос, обычно прикрываемый локонами или шляпками; более явный шрам на шее – сплошная длинная полоса.
Беатрис – невысокая, с приятной округлостью линий и мягкостью черт молодая женщина, отличный образец дамы своего времени и положения. Отличается некоторой склонностью к полноте, особенно проявившейся после первых родов. Светловолосая, светлоглазая и канонично бледная, без каких-либо явных родинок или иных естественных отметин на теле. Очевидная модница, которая тщательно за собой ухаживает. Из Индии привезла с собой ощутимую нелюбовь к корсетам, но пока не нашла, с кем её разделить и как выразить.

---

Глава вторая
Биографическая

Благородное семейство Кэмпбелл начало долгий и упорный путь к разорению за несколько десятилетий до того, как у лорда Джорджа Кэмпбелла и его юной супруги Лавинии родились сначала сын, Генри, а несколькими годами позже – маленькая Беатрис. Новому поколению Кэмпбеллов достались крохи былого великолепия, но даже они стараниями отца ускользали из рук; вести дела сэр Джордж не умел: он закладывал фамильное серебро, терпел феерический крах – и закладывал подлинники голландцев, чтобы впутаться в очередную авантюру и кое-как удержаться на плаву.
В самых ранних воспоминаниях Беатрис о детстве отца практически нет: семью, чтобы не очень мешалась, он выслал в чудом уцелевшее поместье в Корнуолле, час продажи которого ещё не пришёл. Там она постигала мир под руководством матери и брата, пока последнего не отправили в школу. Расставание с Генри далось девочке тяжело, но усугубило всё появление в доме гувернантки – старой и ворчливой дамы, вечно недовольной не только Беатрис, но и Лавинией. Старуха Рэкхем – «миссис» её называли только при личном общении, чего все слуги в доме старались избегать, – вознамерилась воспитать и девочку, и её мать; ещё она строчила недобрые письма лорду Кэмпбеллу, подтачивая его добрые отношения с супругой. И хоть при возвращении отца Беатрис обычно отсылали в дальнюю часть дома, она всё равно становилась невольной свидетельницей родительских ссор. Сэр Джордж обвинял жену и в неумении воспитать дочь достойной леди, и в чрезмерных тратах, и в вольном обращении со слугами; Лавиния в ответ требовала увольнения проклятой ведьмы Рэкхем. Наутро лорд Джордж обычно уезжал, а провинциальная жизнь Лавинии и Беатрис потихоньку возвращалась в привычное русло – до следующего приезда лорда Кэмпбелла.
В Корнуолле Беатрис едва не умерла – Лавиния со старухой Рэкхем так увлеклись ссорой из-за последнего визита сэра Джорджа, что не заметили, как опасно к берегу реки подошла в своей игре девочка. Она и сама не заметила и не слишком поняла – просто в какой-то момент земля под ногами ушла куда-то в сторону, а Беатрис устремилась навстречу быстрой воде, да ещё хорошенько обо что-то ударилась головой. Не окажись поблизости людей – точно бы утонула. Но её вытащили, отогрели и вернули матери. Несколько недель Беатрис болела, почти не вставала из постели, а врачи, которых привозил из Лондона сэр Джордж, не предрекали ей ничего хорошего. Но на месте удара остался некрасивый – для девочки – шрам, а сама Беатрис всё-таки встала на ноги, и вскоре никто уже и не вспоминал об этом происшествии. Сэр Джордж, на время болезни дочери вроде бы притихший, вновь вспомнил обо всех своих претензиях к жене; теперь, ко всему прочему, у него был веский аргумент в этих длительных конфронтациях, и Лавинии пришлось потихоньку сдаться.
Лет в десять Беатрис осиротела – здоровье Лавинии, подточенное неудачными родами, унесла корнуолльская лихорадка, истрепавшая молодую ещё женщину до костей. Сэра Джорджа такое положение дел только возмутило – ему некогда было заниматься ни похоронами, ни устройством малолетней дочери, – и Беатрис запомнила его ворчливым немолодым мужчиной, излишне полным и самоуверенным, высоким и важным. Он забрал её из Корнуолла, распустил слуг, даже от проклятой старухи Рэкхем избавился: Беатрис ждал пансион, так что услуги гувернантки Кэмпбеллам более не требовались. О том, что лучше бы она осталась, Беатрис подумала уже в пансионе: для девочки, мало общавшейся со сверстницами и другими взрослыми, там был настоящий ад. В первые годы своей жизни там она начала вести активную переписку; Беатрис писала пространные письма отцу, прося его забрать её домой и соглашаясь жить хотя бы и в Лондоне, тревожные – брату, с жалобами на окружение в пансионе и на тоску по матери, и осторожные – родственникам Лавинии, про которых только слышала и которых никогда в своей жизни не видела. Её учителя тоже писали сэру Джорджу: называли его дочь маленькой дикаркой, предлагали подыскать ей другое место, более подходящее некоторым особенностям её характера и воспитания, а ещё – здесь они обычно расходились во мнении, но суть была одна, – называли её фантазёркой и лгуньей, потому что она рассказывала истории о людях, которых не было. Но Беатрис и впрямь их видела, старого учителя математики и девочку парой лет старше себя, запертых в стенах пансиона. И если учитель её игнорировал, то девочка общалась с Беатрис много и охотно; проблема заключалась в том, что никто в пансионе не знал никакую Люси, даже мисс Блэкберн, которая, по словам Люси, и закрыла её в подсобных помещениях без еды и света за какой-то совершенно нелепый проступок. «Но ты лучше молчи об этом», – попросила Люси, и Беатрис попыталась сохранить эту историю для себя. К тому времени она уже начала понимать, что и как происходит в пансионе, а вместе с этим – и в мире за его стенами. Беатрис обзавелась подругами, успокоила в письмах брата, заверила отца, что теперь она думает только об учёбе и о том, как бы его не опозорить, а сама осторожно вытаскивала из мышеловок трупики мышей и подкладывала мисс Блэкберн, распорядительнице этого бедлама. Ей повезло ни разу не быть застигнутой на месте преступления, но мелкую месть пришлось оставить, когда за эту «шутку» наказать решили другую девочку.
Из пансиона Беатрис вышла образованной девушкой, послушной дочерью лорда и чьей-то будущей примерной женой. Сэр Джордж, успевший продать дом в Корнуолле, повторно жениться и овдоветь, решил не терять времени даром и подыскать ей мужа. Всё осложнялось тем, что её, почти бесприданницу, никто особо не хотел – мужчины оказывали ей должные знаки внимания, но быстренько переключались на других девушек на выданье, стоило им узнать, что лорд Кэмпбелл мало что может дать за дочерью. Отдавать же её матёрым вдовцам, искавшим за пять пенсов мать своим детям и хозяйку дому где-нибудь в сельской глуши, сэр Джордж не торопился: Беатрис была юна, образована и достаточно хороша собой, чтобы выгодно её продать. И покупатель нашёлся: Артур Танненвуд, племянник его давнего знакомца, оказался совершенно очарован девушкой, и сэр Джордж хорошенько заработал на этом браке. Невесте было семнадцать, жениху – тридцать шесть; большую часть жизни он, британский офицер, провёл в Индии, и вскоре после свадьбы вернулся туда вместе с Беатрис.
И вновь Беатрис пришлось привыкать – и к супружеской жизни, и к чужой стране, пусть даже та говорила на её родном языке. Артур почти сразу оставил её на попечение других женщин: в первую очередь он видел себя британским офицером, а её мужем – уже потом. Беатрис принялась обустраивать быт и налаживать связи, в том числе – и по переписке. Писем она писала много: и брату, и подругам из пансиона, и множеству специалистов по тому, что называла «своей проблемой», и даже родственникам Люси она написала об истинной её судьбе и участии в ней мисс Блэкберн. Из писем она узнавала, что отец снова женился и потихоньку налаживал дела, что Генри продвигался по службе и, возможно, сможет навестить её в Индии через год-другой, что подруги её тоже выходили замуж и становились матерями. У неё самой детей ещё не было, и Беатрис в ответ во всех красках расписывала торжество в Дели по случаю провозглашения королевы Виктории императрицей Индии. Артур успел показать ей маленький кусочек этой загадочной страны, а потом на два долгих года покинул её ради афганской экспедиции. К тому времени Беатрис уже поняла, что единственная любовница её мужа – это война. Она постаралась отнестись к этому философски – он хотя бы любил её и не закатывал таких сцен, какие устраивал сэр Джордж её матери, – и принялась за обучение живописи и постижение заказанных в Англии книг, способных помочь в «её проблеме». Беатрис не слишком любит вспоминать эти два года: в наступившем в стране голоде было страшно; она построила домашнее хозяйство так, чтобы воды и пищи хватало и ей самой, и слугам, но за пределами дома творилось непередаваемо ужасное – местные грабили друг друга и нападали на белых, в основном – на детей и женщин. Однажды поздним вечером двое тощих индийцев, терять которым было нечего, ворвались в её дом, перепугав и саму Беатрис, и находившихся с ней служанок. Один из них, приставив нож к её горлу, требовал от женщин принести еду, золото и камни; за плечами второго Беатрис увидела женщину в красивом сари и пару маленьких мальчиков. Не без помощи служанок заговорив с ним об этом, она смогла удержать их обоих в доме некоторое время, пока одна из девушек не привела английских солдат. Индийцев увели; Беатрис на память остались неприятный шрам на шее и неприятное ощущение собственной беспомощности.
Одна из служанок, переживших с ней ту ночь, подметила странности в поведении Беатрис и через некоторое время решилась отвести её к собственной бабушке – местной «ведьме», полуслепой старухе по имени Ишани. Ишани, по её собственному признанию, переводила души с одной стороны на другую и служила «маяком» для заблудших. Беатрис – не без помощи переводчицы – говорила с ней много и долго, присовокупив к своим академическим знаниям о потустороннем (и о себе самой) вполне практические.
К 1880 году, когда Джордж Робинсон прибыл в Индию, чтобы занять должность генерал-губернатора, Беатрис была своей и среди местных англичан, и среди индийцев.
Вернувшийся к жене Артур впервые задумался о наследнике. Беатрис чувствовала, что теперь они оба не так уж и интересны друг другу, и надеялась, что ребёнок поможет им укрепить отношения. Но ни рождение, ни смерть маленькой Элси не помогли, и всё, казалось, стало только хуже: Беатрис тяжело переживала беременность и послеродовой период, Артур же считал её одну виноватой в том, что произошло с их дочерью. Всё их общение сделалось скупым и жадным до эмоций, в него постепенно проникли отголоски конфликтов и предгрозовое ощущение долгих споров, так хорошо знакомые ей с детства. Всё рушилось: новая беременность не наступала; Артур привёз из Англии свою сестру, решившую соперничать с Беатрис за главенство в доме; от Генри она узнала, что умер сэр Джордж, не оставив после себя ничего, кроме долгов. Беатрис оставалась счастливой только в письмах, которые писала подругам на родину. Правду она приберегла дневника, честно записывая о том, как меняется Артур, как подолгу пропадает за пределами дома, как невыносима его сестра, как тяжело ей, Беатрис, без общения с другими женщинами и вообще без хорошего английского общества, от которого супруг решил её оградить по «настоянию врача», как безразлична ей любовница мужа, о которой донесли слуги, как давит и душит её эта страна, как хочется ей домой, в Корнуолл, подальше от недовольства мужа, неодобрения его сестры и настоятельного игнорирования Генри её проблем, о которых однажды она попыталась высказаться в письме.
Конец её индийской ссылке положила смерть старого лорда Танненвуда, бездетного дяди Артура. Принятое мужем решение – уехать – не оспаривалось. Артур словно бы стал веселее и добрее к собственной жене, в его действиях просматривалась по-военному скупая забота, которую Беатрис с осторожностью принимала. Она придумала себе новую мечту: теперь-то, в Англии, после всего пережитого они снова станут близки друг другу, как когда-то до его афганской экспедиции. Мечта прожила пару недель: вскоре всё стало хуже, чем было, и Беатрис серьёзно задумалась о том, что её муж сходит с ума. Ей казалось странным, что никто вокруг не обращает на это внимания. Беатрис пыталась поговорить об этом с Генри или своей золовкой, но привело всё к тому, что помешавшейся сочли её. Восстанавливая свои английские связи, Беатрис принялась искать того, кто сможет ей помочь разобраться в происходящем. Поиски немного осложнила долгожданная беременность, говорить о которой родственникам Беатрис не торопится. Ни к чему пока.

---

Глава третья
Характеристика
Беатрис – это плотный стержень, утонувший в слоях кисеи и атласа; она живая, упрямая и достаточно своевольная, но всё это держит в узде, сохраняя верность школьной выучке и никогда не проявляя характер в полную силу. С самой смерти матери Беатрис привыкла вписываться в чей-то чужой идеал того, какой она должна быть, и отлично в этом преуспела, подозревая, что лучше так, чем быть отвергнутой семьёй и обществом и оказаться где-нибудь в частной лечебнице. Поэтому она чаще молчит, когда хочется сказать, и отводит глаза, когда нужно смотреть, и прекрасно делает вид, что ничего этого не было. Своими выученными осторожностью и разумностью Беатрис щеголяет так, как иные дамы – новыми нарядами и шляпками.
Вот только перестать быть собой Беатрис никак не может: её любопытство не свернёшь так просто в рулон и не сложишь в тубус к привезённым из Индии картинам, а упрямство не выломаешь из неё до конца. Беатрис достаточно упорна и терпелива, чтобы добиваться своего окольными путями, мягкими просьбами и вежливыми улыбками, от которых ей самой порой тошно. Образованности и впечатлений ей хватает не просто поддерживать светские беседы, но откровенно вести в них и задавать темы. Беатрис не лишена эмпатии и отлично умеет сопереживать и поддерживать, тогда как свои собственные печали и страхи обычно прячет и редко вообще проговаривает вслух или на письме.
За хорошее воображение Беатрис расплачивается очевидной склонностью к самообману и тому, что сама принимает за оптимизм, и потому мир она видит несколько приукрашенно, с преобладающими яркими красками. О том, что прячется в тенях, Беатрис старается не задумываться, что с каждым днём в Англии становится всё сложнее. Испытывает ощутимую нехватку уверенности в себе, часто перепроверяет свои действия и дважды ставит под сомнение каждое своё решение.
Беатрис всё чаще мнится, что она вовсе забыла, как быть корнуолльской дикаркой.

---

Глава четвертая
Организационная

4.1 Средство связи: действующая почта в профиле.
4.2 Пробный пост под спойлер. Можно взять его с любой ролевой игры.

Вампирёнок

Кери нашла ключ под третьей доской сверху, как ей и показала Мойра, осторожно спрыгнула с бортика и торопливо открыла дверь, пропуская вперёд доброжелательного таксиста, согласившегося ей помочь. Он почти не задавал вопросов – ни про акцент, ни про бессознательного парня, которого ему приходилось тащить сначала в машину, а потом от неё, – но она всё равно была рада, когда он плюхнул податливое, как холодец в жару, тело в кресло, выскреб из её ладошки деньги и свалил. Именно тогда, рухнув на уютный, как из каталога, диван, Кери принялась переживать, сокрушаться и всячески страдать.
Ничего такого она не хотела – парень просто пытался с ней познакомиться в парке, в котором она прогуливала занятия, стремился урвать поцелуй, вот Керидвен, у которого нормальной подзарядки не было с позавчерашнего вечера, и обменяла поцелуи на энергию. Кто же знал, что её новоявленный поклонник окажется слабеньким – всю школьную форму ей кровью залил. Кери недовольно подтянулась и пнула его чуть пониже коленки, чтобы знал, как сильно она им недовольна. Парню, в общем-то, было всё равно – из своего обморока он не выходил, пугал опасной бледностью, на свет реагировал слабо, совсем не так, как это обычно происходило в медицинских сериалах. Но больше всего Кери волновало то, что Мойра не отвечала, и новенький смартфон, подаренный Ба за все прошлые шестнадцать дней рождения, упорно перенаправлял девушку в голосовую почту. Это казалось Кери ужасно несправедливым – когда ей так нужна была помощь, рядом не находилось никого, кто мог бы её оказать.
Устав звонить Мойре, она открыла список контактов и тревожно его пролистала. Список оказался совсем небольшим – Кери об этом знала, потому что так сказала одноклассница, навязчиво пытавшаяся с ней дружить и успевшая «по-дружески» покопаться в её смартфоне, – и состоял в основном из семьи, Дома и доброжелательной школьной учительницы, пообещавшей, что она, Керидвен, может к ней обратиться в случае любой неприятности, которая у неё возникнет. Только вот «я тут немножко человека убила» – это, наверно, далеко не любая неприятность. Кери несколько мгновений подержала палец над номером Дома, но так и не рискнула нажать; она слабо представляла, что с ней сделают местный Наставник, ликвидаторы и Ба, и рисковать, проверяя, не собиралась. Оставалось дождаться Мойру, уж она-то точно придумает, что делать. Мама всегда так и говорила про младшую сестру – той ещё была выдумщицей.
Кери тяжело вздохнула. Её несостоявшийся поклонник сполз почти что на пол, неестественно выгнул шею и всячески изображал, что он уже умер. Ну и чёрт бы с ним! Она скинула туфли и с ногами забралась на диван, порылась в школьной сумке и достала учебник по химии и тетрадку. Пусть ходить на занятия Кери не слишком нравилось – в основном из-за одноклассников, вечно норовивших подложить ей какую-нибудь свинью или жабу, – уклоняться от домашней работы она не стремилась. Составление конспекта и решение простеньких задачек по химии кое-как успокаивало, но стоило отвлечься, и мир сразу становился прежним – с полудохлым парнем, пропавшей Мойрой и Большими Проблемами на горизонте. Кери изгрызла половину карандаша, которым делала пометки, когда в дверном замке заскрежетал ключ и кто-то потоптался на пороге, словно в плохую погоду.
И это была, конечно же, не Мойра.