Обычно Фредерик, как и положено хорошему мужу, возвращался домой к жене каждый вечер. Бывало, поздно, а то и вовсе под утро, но только в тех редких случаях, когда работа забирала все ночные часы, а ему приходилось этому подчиняться.
Но случались у него вечера, когда ноги несли его вовсе не домой, а в какой-нибудь близлежащий паб, чтобы залить скопившуюся на сердце грусть. И, вроде, сам он того не хотел, но все равно оказывался вовсе не в собственном доме. А после эти вечера затягивались на неделю, а то и две.
Не умел Фредерик пить, и никогда бы не начал, если бы не грустные события уже прошлой его жизни.
Вот и этим летним вечером, когда погода в Лондоне стояла самая благожелательная, сердце инспектора Эбберлайна было неспокойно. Уже с самого утра он чувствовал самое недоброе, и сто самое плохое, то же чувствовала и его супруга, провожая утром в участок. И так смотрела она на него жалостливо, что и уходить не хотелось. Но надо, надо.
Июнь. Летом Фредерику всегда становилось тяжело.
Вечером инспектор задержался в участке, да так надолго, что за окном уже вот-вот должно было светать. Фредерик специально пытался занять себя хотя бы бумажными делами, чтобы ни на что более времени не оставалось. Но, неторопливо шагая по ночным улицам Уайтчепела, которые, как известно, никогда не спят, Фредерик заглянул в бар, где еще было много народу, хотя половина из них уже спали за своими грязными столиками. Пинта-другая, и инспектора было уже не остановить.
Эбберлайн вернулся домой только к вечеру следующего дня, и то не на своих двоих, а на двоих своих подчиненных, которым вручили пьяного инспектора во время патруля. Фредерику и предположить трудно, какой стыд в подобные ситуации испытывала Эмма.
Но к тому времени он уже был ни жив, ни мертв, так что ничего не запоминал, и даже думать ему об этом не хотелось. 
Всю ночь Эмма пыталась выходить своего непутевого мужа, но тот будто вовсе ее не слышал. Он сидел за столом, подпирая голову, и совершенно ни на что не реагировал.
К утру миссис Эбберлайн совершенно отчаялась и послала за доктором.

К тому моменту, когда доктор добрался до дома Эбберлайна, Фредерик уже опрокинул голову на стол, и Эмма совершенно не зря беспокоилась за его здоровье.
Она быстро открыла дверь доктору, и тут же стала быстро ему говорить:
- Ох, доктор, как хорошо, что вы пришли. Я не знаю, что с ним происходит. Он никогда таким не возвращался. Приходил всякий, но такой… А я ведь его и в кровать уложить не могу, он совершенно меня игнорирует. Но не нести же… А сейчас, ох… ох, - Эмма вздыхала и тянула доктора за собой.
Дом у Фредерика был не большой, но его вполне хватало двоим, детей ведь у них не было. Фредерик сидел в столовой. Вернее, находился в состоянии, при котором больше походил, скажем, на блин. Или на лужицу, растекшуюся по столу и стулу.
Голова лежала на столе, но было совершенно непонятно (по крайней мере Эмме), находится ли инспектор в сознании или нет. Глаза были приоткрыты, но Фредерик и правда ни на что не реагировал. Дыхание слабое, лицо покраснело.
Кажется, это называлось алкогольным отравлением какой-то там степени, но миссис Эбберлайн откуда это было знать? Она была совершенно обычной женщиной, которая умела лечить разве что собственную мигрень.
- Ах, доктор, - Эмма совершенно обо всем забывала, когда видела мужа в таком состоянии. Очень уж за него переживала, а в этот раз и вовсе страшно испугалась за его жизнь.