Боясь, что теперь стала на одно ухо глуховатой и на весь свой организм дерганной, из-за столь внезапной побудки, Ирен все же выбралась из кокона одеяла. Быстро схватив со стула штаны и рубашку, она кое-как их натянув, предстала по стойке смирно перед офицером, при этом исподтишка все же пытаясь поправить упрямо сползающие с узких бедер штаны. Все еще сонная, теперь она чувствовала себя виновато. И не будь она сейчас так напугана и растерянна, она бы наверняка удивилась бы самой себе. Потому что, еще несколько месяцев назад и не подумала бы, что работа под прикрытием и вживание в роль солдата повлияет на нее настолько, что она искренне испытает чувство вины, проспав подъем и в очередной раз разгневав капитана.
- Простите, сэр, - залопотал прусс оправдания, - я вчера до поздней ночи чистил вашу форму… Очень поздно лег… Простите, сэр. Не бейте меня, - неловко брякнул солдат после всех оправданий.
Снаружи палатки слышались громкие, бодрые, резкие голоса офицеров, редкий смех солдат и топот сапог. Разноцветный гомон голосов как всегда сопровождал утро, а погода только способствовала общему бодрому настроению. Солнце быстро поднималось с горизонта, освещая своими лучами весь город вместе с лагерем, который уже начал жить своей обычной жизнью. После праздника прошлого вечера мужчины были в приподнятом настроении, оживленно общались и отпускали разнообразные шуточки на этот счет.
Ирен даже в палатке распознала общее настроение лагеря, слыша веселые голоса на улице. Кажется, это был один из немногих моментов, когда хотя бы ненадолго англичане говорили о чем-то кроме войны и французов.
- Разрешите, я накрою вам завтрак? – Ирен помнила, как разглядывал ее вчера вечером Кристофер, и не хотела вновь испытать на себе подобное и зародить в нем подозрения. Поэтому и предпочитала под предлогом обслуживания старшего по званию, улизнуть из его поля видимости хоть ненадолго.

Ирен удалось ненадолго ускользнуть из под цепкого взгляда капитана. Она едва ли не бегом устремилась прочь из палатки в сторону их полевой кухни. Ей вдруг захотелось побыть в одиночестве. Посидеть где-нибудь в тишине, только наедине со своими мыслями. Жмуриться навстречу солнечным лучам, улыбаться свежему ветру и ловить минуты единения с природой, с самой собой. Как этой прохладной ночью. Как бы ни так. Сейчас лагерь был крайне оживлен и чтобы найти укромное местечко, надо постараться сбежать за пару миль к реке.  При этом невозможно будет сделать какого-либо шага подальше от толпы и при этом остаться незамеченной. И что уж говорить о том, что в офицерской палатке ее ждал молодой и кудрявый капитан Вудворд. Тут уж не до мечтаний о ветерке и солнышке.
Вернулся рядовой Франк неся с собой завтрак для офицера и при этом быстро пытаясь прожевать то, что успел перехватить для себя самого. Миска ударилась о деревянную столешницу перед Кристофером, который сейчас казался вполне миролюбивым и уже не сверлил взглядом своего подчиненного (что не могло не радовать).
Марк уселся перед Вудвордом и беспечно вовлекся в беседу.
- Я из Браденбурга, - а дальше рядовой вновь принялся сочинять и завираться без зазрения совести,  - семья не большая. Моя матушка тоже скончалась рано. У отца остались я да младшая сестренка.  Мой отец тоже не женился, я и рад этому.
Болтая все эти «вариации на тему», Ирен вдруг поняла, что за последнее время лишь единожды рассказала о себе правду. Теперь этот человек кормил собой червей, где-то в глубинах провинциальной немецкой земли, унеся с собой ее секрет.
- А чем занимается ваш отец? Ой, вас, наверное, в Англии еще и невеста ждет? – Марк постепенно стал сам закидывать вопросами офицера, чтоб как можно меньше трепаться о себе.

«Почему я так много вру? Маме, Люси, Вандерполу, Бену… Или это нормально? И каждый врет не меньше моего? А жизнь человека есть просто совокупность лжи, которую он нагородил? («Лжизнь».) Можно ли построить приемлемое существование без вранья? Или оно является естественной основой любых человеческих отношений, той нитью, которая связывает наши индивидуальные «я» друг с другом?»
Ирен не помнила автора цитаты, которая возникла в голове в такой подходящий момент, но теперь она всерьез задумалась о ее смысле. Тем временем, параллельно, она узнавала что Тофер был сыном антиквара, и что невеста его больше не ждала.
Один – один. Кристофер Вудворд сравнял счет по лжи на третьей минуте разговора.
А Ирен этого не знала и даже всерьез посочувствовала капитану.
- Мне так жаль… Она присылала вам письма? Она вышла замуж? – бровки солдата приподнялись и стали «домиком», он оперся локтями о стол и наклонился вперед, с любопытством и сочувствием поглядывая на офицера. Но стоило тому задать ответный вопрос, как выражение лица «Маркуса» стало уныло-скучающим. Он с явной неохотой ответил:
-  Девятнадцать исполнилось на днях.
И еще одна ложь в пользу солдата Франка.
- А вы с какой целью интересуетесь? – вдруг с подозрением спросил он, - она у меня девушка приличная между прочим! - при этом сам солдат густо покраснел.   
Ирен уже откровенно не могла остановиться врать. Ей нужно было, чтоб этот разговор о личном как можно скорее закончился, потому что ей самой становилось безумно стыдно за то, как легко и быстро она врет в лицо Кристоферу.
Сейчас она думала о том, что если ей удастся найти Ивона и вернуться обратно в Париж, то она больше никогда в жизни не будет лгать и всю оставшуюся жизнь будет очень искренней. Она не ставила под сомнения слова Вудворда (и весьма напрасно) и оттого ей становилось противно от самой себя, поскольку она считала себя самой большой врушкой на свете. Как бы то ни было, реальность была такова, что сейчас ложь действительно являлась связующим между ей и сидящим напротив. И еще будет являться.

Вместе с тем как далее протекала их беседа, выражение лица прусса менялось и отражало весьма разнообразные эмоции. Слова Кристофера о том, что невеста ему совсем не писала, вызвали на его личике печальное сочувствие. А вот следующее замечание о возрасте так называемой сестры, повергло его в тихий ужас, да так, что он даже побледнел. «В конец завралась…» Ирен сама от себя не ожидала такого промаха. «Дурёха! Пора начать записывать свое вранье, чтоб не попасться на какой-нибудь ерунде как сейчас». Но, кажется, на счастье фальшивого прусса, Кристофер не придал значения этой ошибке и странной нестыковке в словах собеседника. Ирен так разволновалась, что сейчас напрочь не могла вспомнить, что сказала Кристоферу в прошлый раз, когда он спросил ее про возраст. Поэтому что-то невнятно промямлив, она как за спасение ухватилась за ужасную тему «девок в городе», озвученную офицером.
Ирен находилась в шкуре юного солдата не так давно, и уже успела наслушаться похабных грубых разговоров всех военных, которые те вели между собой о женщинах. Она помнила свое потрясение смешанное со стыдом, когда впервые услышала предмет их разговора и то, какими выражениями они приправляли каждую фразу. Для утонченной француженки это был настоящий кошмар, от которого ей хотелось немедля скрыться. Сейчас же подобные речи ей были столь же неприятны, хотя уже и не удивляли. Ирен старалась не вслушиваться и не вступать в подобные диалоги, надеясь, что это не сочтут подозрительным.
- Угу, полно, - пробурчал прусс, немного краснея и отводя глаза. – Уже с кем-нибудь познакомились тут? Ну…с какой-нибудь… - Марк испытывая невероятную неловкость и смущение, попытался изобразить тон эдакого типичного солдата, который с легкостью и пренебрежение может говорить о девицах, - …девкой?

Чем дальше заходил разговор, тем сильнее билось ее сердечко, а в голове мысль о том, что нужно срочно чем-то отвлечь настырного офицера или вовсе за каким-нибудь делом скрыться из вида. Сейчас же у нее возникало кошмарное чувство, будто ее постепенно загоняют в угол и вот-вот случится то, чего она так боялась.
Под таким напором ей все труднее было сохранять свою тайну. От всех чувств, что сейчас нарастали в ней, она неосознанно стала ерзать на месте и сжимать пальцы в кулаки. Она не могла справиться со своим волнением, страхом быть раскрытой и даже боялась, что может просто взорваться и выпалить все ему в лицо разом, только чтоб эти муки прекратились.
- У меня? На любовном фронте? – промямлил прусс. – Никак. Ну то есть… - запнулся и опять покраснел. – Никак, - снова повторил он после неловкой паузы, стараясь сделать голос потверже.
Осознав, что вот он, этот прекрасный момент для того чтобы слинять из палатки за каким-нибудь делом, солдат поднялся и уже было собрался озвучить очередную выдумку как повод скрыться на некоторое время, пока Кристофер забудет про этот странный разговор…но не тут то было. Вот он, этот вопрос и этот буравящий насквозь взгляд, которых она опасалась с тех самых пор, как надевала на себя жесткую плотную форму прусского рядового в маленьком домике одной вдовы.
Она уже почти не могла справиться с собой, паника парализовывала эту глупую француженку и все, что она могла делать в тот момент, это изо всех сил держаться за сознание и тихо запинаясь бормотать на английском и немецком вперемешку:
- Не понимайт, сэр… - забывая дышать, она двинулась в сторону выхода из палатки, на ходу бормоча, - кажется меня позвали…надо почистить форму…схожу за новой щеткой…
И отвернувшись, быстро дернул к выходу.

Она шла быстрым шагом из палатки прочь почти не разбирая дороги. Кажется, пару раз задевала кого-то плечом, но, не останавливаясь, автоматически бормотала извинения на разных языках (кроме конечно французского, все же она не совсем сошла с ума и самое захудалое чувство самосохранения в ней все же оставалось). Затормозила Ирен лишь у самого края лагеря, зайдя за последнюю покосившуюся палатку и присев прямо на землю.
Будто дышать трудно и мыслей… Столько мыслей! И все они мечутся, словно раненные и дикие в тесной клетке, как же с ним совладать?
Он знает. Он узнал ее, или догадался. Наверняка сейчас побежит рассказывать майору Эдкинсону… Ох! А что если он уже ему выдает лже-прусса? Может нужно было остаться и как следует дать по голове этому Вудворду? А потом спрятать его… А что если она бы убила его таким ударом? В животе будто скрутился узел от таких страшных кровожадных мыслей. Нет, она не убийца. И вообще, сомнительно что она бы справилась с высоким сильным молодым мужчиной. Скорее она бы оказалась без сознания и связанная, как некогда уже было… И даже если он до этого находился в сомнениях, то после нападения точно бы все стало намного хуже чем есть. Но это все уже случилось, а что теперь? Что делать? Как отвести все подозрения? Как спасти собственную шкуру, которая теперь висит на волосок от расстрела?
Ирен поджала колени, опустила на них руки и уронила голову, утыкаясь лбом в тыльную сторону ладоней.
Ее поиски заходили в тупик, и с каждым днем она чувствовала, что увязает в неприятностях все глубже и глубже. Может пора было остановится? Может пока еще жива нужно сбежать из лагеря и вернуться в Париж? Она была в отчаянии и теперь хотела верить, что с Ивоном все в порядке, и она возможно встретит его по дороге домой. Запутавшаяся и испуганная, она сидела на холодной земле и хотела только одного, чтобы неизвестно как, но все наладилось. И вот, когда уже комок подкатил к горлу, а глаза стало пощипывать, она вдруг услышала рядом с собой строгий мужской голос, который она сразу узнала.
Нашел.

А Ирен как язык проглотила. Ей казалось в тот момент, что она сейчас только и может, что смотреть на него огромными испуганными глазами и все. Вот он, стоит перед ней. Суровый, грозный, кудрявый. А голова у француженки будто стала совсем пустая, будто от уха до уха внутри перекати-поле катится. Она несколько секунд так и пялилась на него вытаращенными глазами, загнанная в тупик и теперь не зная, что сказать или сделать.
«Не смейте убегать!» Да, точно. Вот и ответ. Кажется для этого сейчас самый подходящий момент. Сбежать прямо сейчас, бежать далеко пока капитан Вудворд не станет маленьким, а потом спрятаться и возможно переждать какое-то время. А потом снова бежать. Пока на горизонте не появится Франция.
- Отстань! – вышло немного по-детски, прозвучало глупо, но у Ирен не было другого плана. Ладонь плавно перемещалась по траве рядом, пока довольно вскоре не наткнулась на небольшого размера палку, схватив ее покрепче, вскочила на ноги и попробовала отлупить его ей. Делала она это почти зажмурив глаза и размахивая ей слишком уж неловко, а потом и вовсе вытянув руки вперед, толкнула в грудь своего капитана и попыталась быстро сбежать с места преступления.

Вспоминая потом этот постыдный случай своей жизни, она не раз смущенно отводила глаза и покусывала губки. А после тихо бормотала, что это пребывание под личиной мужчины действовало разлагающе на ее мозг. И хотелось забыть этот и смешной и ужасный момент в этой жизни.

Благодаря Ирен, эта попытка создать потасовку и побег, все больше превращалась в пародию и фарс. Эта мадемуазель ничего не смыслила в драках и умышленных нападениях. Воспитанная в скромной правильной семье, для нее применение физической силы выражалась исключительно в подножках младшему брату, когда они дурачились на заднем дворе их дома будучи еще малышами, или легких тычках пальцами в ребра, когда он вредничал и не хотел ее слушать. Но даже это было в детстве, которое осталось далеко позади, и после которого она получила воспитание приличной мадемуазель из простой, но хорошей семьи.
А сейчас, она замыслила ударить до беспамятства  английского офицера, но в итоге оказалась сильно и довольно болезненно схвачена за плечо (несомненно, синяк уже начал разливаться на бледной коже).
Перепуганная Ирен морщась, вскрикнула от боли и заверещала высоким голосом в ухо капитану:
- Отпустите! Отпустите меня! Мне больно!
Пусть ей не удалось напасть на него, оглушить и сбежать, но попробовать вырваться она еще могла (по крайней мере, она на это еще надеялась). Капитан Вудворд тащил ее силой прочь от лагеря, а она упиралась ногами в землю, чуть не падала, отстранялась от него назад, только бы не быть затащенной куда-нибудь в лесную чащобу, где он мог бы невесть что вытворить. Но как ее стройное тело и изящный стан, так тщательно спрятанные под ужасающую солдатскую форму, могли противостоять силе молодого офицера? Сопротивляясь, она все же следовала за ним, мысленно моля всех святых помочь ей сбежать.
Ирен в очередной раз дернулась и очень напрасно. Сапог, на три размера больший, чем ее ножка, запнулся о торчащий из земли корень, и она по инерции полетела как раз на Кристофера. Навалилась на него, а лицо соприкоснулось с шершавой тканью его формы около плеча. Оказавшись так близко француженка вытворила первое, что пришло в голову – приоткрыв губы, она ткнулась лицом дальше в его шею и сомкнула зубы, изо всех сил кусая своего капитана, в надежде, что он выпустит из хватки ее руку.

Ирен упала спиной на траву, когда укушенный офицер грубо отпихнул ее от себя. Казалось бы, вот он, прекрасный момент, чтобы вскочить на ноги и унестись отсюда куда глаза глядят, подальше от неприятностей, в которые ее засосало уже по макушку. Но сегодня был явно не ее день. Пока она возилась, шустрый капитан уже вскочил на ноги и ее поднял. Только оказавшись на ногах, она отшатнулась от него, будто готовая вот-вот отхватить оплеуху или чего побольнее.
Она тряслась перед ним как безвольная тряпичная кукла, разве что голова у нее не раскачивалась в такт тому, как он ее теребил за локти.
- Никто! Пожалуйста, молчи! Не говори никому! Отпусти меня, прошу! Отпусти и ты меня больше никогда не увидишь!
Ирен и сама была неуверенна в том, что сейчас шипела в лицо Вудворду, но долгое пребывание в столь стрессовой ситуации все же подействовало на нее и она поступила так, как поступили бы любые девушки уже давно, будь они на ее месте. Нижняя губа задрожала, «солдат» опустила голову и из серых глаз покатились крупные слезы. Зашмыгав носом, она даже перестала делать попытки сбежать и просто стояла ревела перед офицером. Просто дежавю…
- Не сдавай меня, умоляю… - подняв на него слезливый взгляд, она немного прикусила нижнюю губу. И чем дольше она на него смотрела, тем больше ей казалось, что этот упрямый тип не отпустит ее и не оставит в покое, пока она не выложит ему как на духу все свое живописание начиная с момента решения покинуть родной Париж. Из груди вырвался судорожный вдох. Нет, узнай он, что она из вражеского лагеря, точно сдаст как шпионку всем вышестоящим по званию и тогда уж точно ее песенка спета. Но вот всегда оставался шанс прикинуться местной или не очень местной фройлян. Тогда, глядишь интерес капитана Кристофера поубавится.
Сумасбродная девица, чье прикрытие и побег были так с треском провалены, умоляюще смотрела на покусанного в пылу потасовки Вудворда и могла только гадать, что он скажет, что он сделает и какова же будет ее участь.

Он продолжал так сильно сжимать ее, что Ирен боялась потом не найти на своем теле ни одного живого места без синяка. Конечно если это «потом» вообще настанет для нее. А пока она продолжала лить слезы перед капитаном и судорожно думать, что же ей наплести на этот раз.
- Вы ведь знаете, кто я такая, вы ведь узнали меня, - она опустила голову вниз, а затем вновь подняла глаза на офицера. – Я сказала всю правду вам, кроме того что ищу здесь своего…ммм…брата.
Она на какое-то время перестала рыдать, и тихий дрожащий голос звучал почти спокойно:
- Он тоже из Мюнхена… - выдумывать прямо на ходу было сложно после того как ее протащили силой, поваляли на земле и теперь держали в железной хватке не давая сделать любого лишнего движения. – Его отправили сюда…в этот лагерь…но его тут нет, и я не знаю куда он делся.
Версия, озвученная ей, показалось самОй очень глупой, но слово – не воробей и приходилось изображать самый искренний вид. В этот самый момент у Ирен на душе стало так паршиво, что и словами не описать. Она ощутила такую невыносимую тоску и отвращение к той лжи, которой она кормит всех окружающих, что стало тошно от самой себя. Она сама загнала себе в клетку, в этот угол и теперь захлебываться ложью было уже невыносимо. Она была чужой для всех ее окружающих и чувствовала себя чужой для самой себя. А как бы было легче будь здесь хоть одна живая душа, которой можно было довериться и не бояться быть отданной англичанам на растерзание.
- Пожалуйста, отпустите меня, - вновь пролепетала Ирен, уже даже не зная, что придет в голову этому Вудворду. – Я ведь не сделала ничего плохого.
Ведь правда, что плохого могла сделать девчонка из страны-союзника? Только если одурачить весь лагерь о том, что она не та за кого себя выдает.

Отредактировано Маркус Франк (2013-10-09 04:17:41)