Что такое Ист-Энд? Восточная часть Лондона, которая наполнена рабочим классом, грязными улочками, бедными районами, зловонными запахами, темными закоулками и еще множеством того, что описанию не поддается. Чтобы понять Ист-Энд, мало просто знать о нем или побывать пару раз. В нем непременно нужно жить. Благодаря этой истории мы заглянем в уголок Ист-Энда на Уайтчепел.
А началась эта история 19 августа 1884 года. Несмотря на сухую погоду, которая длилась уже несколько дней и по-летнему яркое солнце, улицы Уайтчепела были, как всегда, грязными и затхлыми. Будто сама атмосфера этих мест не давала мостовым просохнуть окончательно. Жизнь в этом районе начиналась с первыми лучами солнца и не заканчивалась никогда. Ранним утром торговцы открывали свои лавчонки, простые работники спешили на фабрики, дети выныривали из своих закутков, а к вечеру, когда рабочий люд возвращался в свои дома, на смену им выходили другие: попрошайки и девицы, что за шиллинг отдавались любому желающему.
И кто бы мог подумать, что по улицам Уайтчепела может разноситься музыка. Но гости этого района, которые чаще всего были более состоятельными джентльменами, чем здешние жители, приходившие сюда на поиски доступных развлечений и женских тел, слышали звуки скрипки. Удивительным было то, что музыкант, играющий на скрипке, не просто пытался таким образом заработать денег, плохо понимая, зачем этому инструменту нужен смычок, он по-настоящему владел им, а на фоне грязных улиц и попрошаек эта музыка казалась еще очаровательней. Музыканта звали Томас Кобб. Это был мужчина лет пятидесяти пяти и внешне ничем не отличался от своих соседей, но зарабатывал на жизнь тем, что играл на улице. Можно сказать, что Кобб был знаменитостью там, где лежал его маршрут. Его любили не только за хорошую игру, но и за добрый нрав, хотя людей, с которыми он общался, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Но он не вмешивался в чужие дела, и не вмешивал чужих в свои, а это здесь дорого стоит. Примечательным было и то, что свой заработок Томас не тратил на выпивку в здешних заведениях. Местные жители ни разу не слышали от него пьяной ругани и не видели бутылку в его руках.
Но однажды, когда день уже клонился к вечеру, но улицы еще были светлы, его музыка оборвалась, а доктору Ллевеллину предстала такая картина: переулок заполнился местным людом, они вздыхали и сокрушенно перешептывались, но не трогались с места. В центре этого людского круга на спине и, раскинув руки в разные стороны, лежал Томас Кобб, скрипка его была переломана пополам, а рядом валялась бутылка дешевого виски, остатки содержимого которой разлиты рядом. Полиция уже спешила к месту происшествия.
Интересно, он мертв?

Увы, доктор, нагнувшийся над бедным Томасом Коббом, мог обнаружить лишь то, что мужчина этот мертв, а тело его уже начало остывать, что могло свидетельствовать лишь о том, что труп Кобба пролежал вот так никак не меньше трех часов. В дневные часы эти районы чрезвычайно пусты, ведь местные жители не тратят свое время на дневные прогулки, да и здешний воздух свежестью не отличается. Люди работают или отсыпаются, вот и музыканту некому было помочь, когда бедняга умирал.
- Расступитесь! Расступитесь, кому говорят! – в сопровождении двух констеблей к трупу пробирался офицер полиции, мужчина хмурый и ворчливый, и нашего внимания пока не требующий.
- Вы кто? – обратился он к доктору, увидев, что тот был рядом с трупом. – Он мертв, так?
Осмотрев беглым взглядом место происшествия, офицер постановил:
- Обычное дело: спился до смерти.

Вряд ли его можно обвинить в пренебрежении к своим обязанностям, на улицах Ист-Энда часты подобные происшествия и все, что заслуживают многие местные жители – это быть похороненным в неизвестной могиле. Собственно, почти все и получают по заслугам. Плюс ко всему, запах разлитого виски заполнил весь переулок.
Но нельзя не отметить одну особенность: если бы офицер наклонился к бедному Томасу Коббу, он бы понял, что от самого музыканта никакого запаха нет.
- Но ведь Томас не пил, - послышался женский голос из толпы, вставший на защиту чести бедного музыканта. Женщина эта была одета довольно просто и неброско, что могло сказать лишь о том, что на хлеб она зарабатывает трудом, Богом не противным.
- А теперь напился, - язвительно ответил полицейский. - Всё, убирайтесь все отсюда. Забираем его, - отдал офицер команду все вокруг находящимся, и своим подчиненным в том числе.

Отредактировано Тень (2013-02-28 01:13:02)

Офицер в недоумении посмотрел на доктора:
- Что может быть важного в смерти бродяги?
Был ли Томас Кобб бродягой – неизвестно. Да, одет он довольно бедно и, если уж по чести, далеко не у каждого жителя Уайтчепела была крыша над головой. Но с полицией спорить довольно сложно. Ясно было только одно – за расследование этого дела никто браться не собирался, и вскоре полиция это доказала.
Констебли, зная свое дело, разгоняли толпу, итак много поредевшую после прибытия оных, да и Риса Ллевеллина отогнали от трупа музыканта, а самого Кобба собирались грузить в катафалк.
Теперь доктору приходилось наблюдать за всем, что происходит, со стороны. И, улучив момент, когда Ллевеллин остался один, к нему подошла женщина. Эта была та самая женщина, что совсем недавно встала на защиту Томаса Кобба, а теперь так же не спешила покидать место происшествия.
- Так вы доктор, да? Меня зовут Эмма Парк, - заговорила она, - Эх, я знала Томаса. Не очень хорошо, но… - женщина замолчала, кажется, ей было сложно справиться с накатившим на нее волнением.
- Не верю в то, что он мог напиться, да так сильно, - продолжила Эмма через какое-то время, - Все это так странно. Надо бы дочери его сообщить, да где ж искать ее.
Хоть миссис Парк и сомневалась в обосновании смерти Томаса Кобба, но даже не могла подумать о том, что умер он не по случайности, а по странному стечению обстоятельств. Но ведь кто-то же замаскировал его смерть под сильное подпитие. Да и кому придет в голову, что простой уличный музыкант мог умереть не просто так?

Кажется, предложение доктора обрадовало Эмму, но через мгновение на ее лице появилось сомнение, а в руках она затеребила платок, который, возможно, держала все это время (что ж, такой незначительный предмет, присущий и женщинам и мужчинам разных сословий, так часто попадается на глаза каждого, что таких мелочей никто и не замечает).
- Мы были соседями, - призналась Эмма, - У него комната в том же доме, что и у нас с мужем. Это через квартал отсюда, тридцать пятый дом, - женщина указала рукой в сторону своего дома.
- Но, наверно, я вам не смогу помочь, сэр, - продолжила она, - Понимаете, его дочь… Джудит, кажется, да. Она… продает свое тело, - осторожно сказала миссис Парк, - Если я буду искать ее, и меня увидят в компании этих… девок… Что скажут люди? А ведь у меня муж и дети. Но я сообщу ей, если она опять придет к отцу.
Пока шел разговор, переулок, где случилось это ужасное происшествие, почти опустел. Тело теперь не лежало на земле, а было погружено, и Томас отправился в свой последний путь. Еще через мгновение, когда полиция разошлась, место, где лежал музыкант, было подчищено так, как будто там и не случилось ничего. Нет, это было не дело рук констеблей, - все подобрали местные мальчишки. Даже сломанная скрипка была кому-то по душе. А карманы Томаса, скорее всего, обчистили еще до того, как перед ним образовалась толпа.
И все-таки, семья Кобба не избежала обычной участи Уайтчепела. Несмотря на то, что сам Томас, кажется, был вполне добропорядочным человеком, его дочь пошла по кривой дорожке. А что случилось с ее матерью, можно только догадываться… Если, конечно, не спросить Джудит. 
Стоп. Не будем забегать вперед. Попробуем отталкиваться от того, что уже известно. Кажется, дочь музыканта Кобба была проституткой. Если подумать, это может облегчить поиск. И… Она не так давно была у отца?

Отредактировано Тень (2013-03-04 02:51:48)

Похоже, Эмма больше ничего не могла сообщить. Она только виновато улыбнулась и пожала плечами.
- Доктор, извиняюсь, но мне пора домой. Я ведь с работы шла, когда увидела, что тут происходит, - женщина посмотрела в ту сторону, где еще совсем  недавно лежал труп Томаса Кобба, - И так уже задержалась, так задержалась, - причитала она.
Попрощавшись с доктором, Эмма повернулась в сторону из переулка и уже успела практически выйти на свою улицу (правда, для этого и нужно было только сделать не больше семи шагов), как развернулась и громко позвала Ллевеллина:
- Доктор! Сэр! – быстрым шагом она добралась обратно до доктора, - Я тут кое-что вспомнила! Джудит ведь может и не прийти! Она с отцом поссорилась же, вчера прям! Как я могла забыть… - прижав руку с платком к щеке, Эмма скорбно покивала головой, будто припоминала происшествие. – Мы ужинали как раз, а она пришла, да ругались они так сильно, что муж мой, мистер Парк, долго ворчал потом. Не знаю, из-за чего, крики слышно, а слова непонятны. Бедная девочка… так расстаться с отцом! - как и все женщины, Эмма, оказывается, любила поспленичать, вот и рассказала доктору то, что пришло ей на ум, а уж спрашивал он или нет - совсем не важно.
- Вы кажетесь таким хорошим человеком, - Эмма взяла доктора за руку в знак своего доброго отношения, - А девочке, какой бы она ни была, надо знать, что отец погиб. Найдите ее, пожалуйста.
После этих слов женщина уже во второй раз простилась с доктором и на этот раз уже окончательно скрылась из его вида, оставив доктора наедине со своими мыслями и этой непонятной историей.
А тем временем солнце над Уайтчепелом уже спрятало свои лучи, и Лондон погружался в вечерний мрак.

Отредактировано Тень (2013-03-08 23:02:22)

Три товарки, как только к ним подошел доктор, тут же разулыбались, как и полагается женщинам их профессии. Выглядели они совершенно по-разному: первая, что стояла слева от доктора, была маленькая и костлявая с запутанными темными кудрявыми волосами, посередине – женщина с округлыми формами, самая чистая и ухоженная среди своих подруг, слева стояла совсем молодая белокурая девчонка, но взгляд, с которым она смотрела на Ллевеллина, говорил о том, что в этой профессии она уже давно, наученная всему, ей положенному.
- А мы вам чем же не подходим, сэр, - откликнулась та, что стояла посередине, видимо, самая и «старшая» среди своих подруг, - Мы ничуть не хуже Джудит, а может, и лучше, - говорила она заискивающе, так, чтобы любой мужчина не мог бы принять ее слова за грубость.
- Всего шиллинг, сэр, и вы забудете о своей Джудит, - вторила ей другая, что помоложе. Голосок у нее был совсем тоненький, почти детский, но движения и манера говорить распущенные. Пожалуй, такую могли и в Дом взять, не прогадали бы.
Третья, видимо, самая стеснительная, молчала, но взгляд ее не отрывался от подошедшего мужчины, а лицо явно выражало согласие со своими товарками.
Женщины явно хотели произвести впечатление на доктора, пытались красоваться, проводили рукой и по шее, и по своей груди, как бы привлекая внимания на свои «прелести». Теплая погода позволила им в этот вечер быть в более легких платьях, без платков и шалей, а потому плечи были оголены у каждой, да и грудь, по мере возможности, выставлена напоказ.

После ответа доктора, улыбка тут же слетела с уст женщины, кажется, она даже обиделась на его фразу.
- Ну и подумаешь, - тихо хмыкнула она и отвела взгляд от Ллевеллина, правда, с места не сдвинулась и продолжала составлять компанию своим подругам, которые еще какое-то время пытались произвести впечатление на мужчину.
Но в итоге терпение ее кончилось, а, возможно, она подумала, раз клиент не достался ей, то пусть не достанется и другим, как бы те ни старались, так что дала доктору ответ:
- В это время Джудит обычно бывает в «Камельке». Знаете, где это?
Питейное заведение с ласковым названием «Камелек» находилось на соседней маленькой улочке Черч-лейн. Не сказать, что оно являлось популярным, но любители местных увеселений были осведомлены, что в этом месте можно найти девушку по вкусу.
- Я могу вас проводить, сэр, - произнесла самая стеснительная из товарок, та, что стояла слева от доктора, - Я знаю, как туда быстро добраться.
- Не трать на него время, Фрэн, - фыркнула обиженная блондинка.
Кроме той самой Фрэн, никто из девушек помощь доктору не предложил, жалея, что зря потратили на него драгоценное время. Многие проститутки из Уайтчепела были, что называется, уличными. Они не имели никакого жилья, и снимали комнату на ночь, если за нее, конечно, заплатил клиент.
Правда, были и те, что жили в домах терпимости разного пошиба: были такие, где работницам предоставлялась практически полная свобода, где брали определенный процент с каждой и постель была чистая, но часто попадались и совершенно другие - где девушек держали на коротком поводке, а деньги получала только мадам.

Фрэн улыбнулась в ответ, не так, чтобы вежливо, но… как умела. Ее худые руки обхватили доктора за предплечье, и девушка повела его в нужную сторону. На прощание она подарила улыбку и своим подругам.
Неясно, что заставило ее сделать подобный жест доброй воли. Возможно, она все-таки решила попытать своего счастья с доктором, считая, что он слишком стеснительный для того, чтобы выбрать из трех, и своим поступком она упростила его задачу; возможно, она просто хотела таким несложным способом заработать пару пенни, которые лишними бы точно не оказались.
Ее тонкие ручки так вцепились в руку доктора, что можно было только гадать, откуда в такой худощавой девушке столько силы. И как только они отошли от остальных проституток на достаточное расстояние, чтобы те их не слышали, Фрэн спросила:
- Неужели Джудит вам так понравилась? – кажется, ей было странно, что Джудит могла кому-нибудь настолько запасть в душу, что ее усердно искали, отказывая остальным, - Никогда не считала ее красоткой.
Несколько пренебрежительная интонация ко всему вокруг, свойственная подобным девицам, не обошла и Фрэн. Еще одна черта, присущая проституткам, была и в этой девушке – разговаривать с совершенно незнакомым человеком так, будто знакомство было долгое и близкое.
Фрэн прошла совсем немного по главной улице и свернула внутрь квартала: здесь было темно, но девушку это нисколько не смущало. Она шагала уверенно и точно знала, куда держит путь.
Что было примечательно для вот таких вот двориков в Уайтчепеле - так это запах. Несмотря на то, что в Лондоне запрещалось выливать содержимое ночных горшков в окно, жители Ист-Энда часто пренебрегали данным запретом. Из-за отсутствия здесь канализации и каких бы то ни было удобств, весь смрад из комнат выкидывали на улицу, так что во дворах был не только соответствующий запах и грязь под ногами, но и необходимость обходить окна стороной.

Отредактировано Тень (2013-03-19 02:48:51)

Вход в «Камелек» находился в темном закутке, окон в нем было не много, рядом с дверью всего одно, так что дворовое пространство практически не освещалось. Вообще, непонятно, как люди однажды нашли это место, добраться сюда без посторонней помощи от какого-нибудь завсегдатая было очень сложно. Но вот само это заведение могло оказаться совсем не такое, каким казалось на первый взгляд. Да, внутри явно играла музыка, как и в любом другом подобном заведении, да и в клиентах недостатка явно не было, но никаких убогого вида девиц в глаза не бросалось, а мужчины чинно сидели за своими столиками, пусть и распивали песни вслед за пабным исполнителем.
Неподалеку от входа шагал, распивая похожие песенки, мужчина неопределенного возраста, держа в руках пачку бумаги. При ближайшем рассмотрении, можно было понять, что это торговец нотами, продающий как раз те самые песни, что так старательно распевались в «Камельке». Мужчина этот хотел было подойти к доктору и его спутнице, но задержался и только искоса поглядывал на пару.
Фрэн же приняла монеты с довольным видом, взгляд ее через освещенное окно упал на девушку возле бара (хотя из окна с ее стороны больше нечего было видеть), а после перевелся на доктора, и на лице проститутки появилась улыбка.
- Благодарю, - отозвалась она и сделала шуточный реверанс. Еще минута, и худенькая Фрэн скрылась из виду за поворотом.
За дверью "Камелька" было тепло и даже уютно, пахло закуской, хмелем и яблоками. Сразу у двери висело объявление о том, что заведение закрывается ровно в 12 ночи. Между столиками с посетителями ходила не крупного телосложения, но уже в возрасте, женщина, разносившая пинты пива или сидра; довольно проворно, да держала в руках сразу по несколько кружек, не проливая при этом ни капли.

Отредактировано Тень (2013-03-21 02:20:24)

Девушка у бара производила двойное впечатление. Здесь, в Уайтчепеле, ее наряд можно было считать прелестным: темно-зеленое платье опрятного вида и шляпка в цвет на голове. Но жители в Вест-Энде в ней тут же узнают девушку легкого поведения. Во-первых, платье ее уже вышло из моды, было простое и явно куплено готовое. Во-вторых, девушка не носила перчаток, а это сразу в ней выдавало низкое положение.
Выглядела же она нисколько не примечательно: волосы грязно-пепельного цвета собраны под шляпкой, из-под которой выбилось несколько волнистых прядей и спадали на лоб; черты лица угловатые, губы тонкие и сухие, а нос, пожалуй, слишком большой для такого лица, да и цвет кожи бледный.
Девушка повернулась в сторону доктора и ответила, улыбнувшись:
- Меня зовут Джудит.
Голос у нее был под стать внешности – немного резковатый. Впрочем, несмотря на вполне скромный вид, манеры у нее были точь-в-точь как у уличных женщин.
Но Джудит не просто так сидела в «Камельке». История ее жизни одновременно и похожа на все остальные истории в Уайтчепеле, и отличается от них.
Джудит рано потеряла мать и росла с отцом. Стоит ли говорить, что денег у него не было, и девочка много голодала? Мать скончалась от чахотки, когда ей было 13 лет. Она, как и все честные женщины, работала на производстве. Кажется, там и заболела. Маленькая Джудит видела болезненное угасание матери и не хотела повторить ее участи.
Уже в пятнадцать лет она вышла на панель: убегала под ночь из дома и торговала своим телом, глупое создание отдала свою девственность первому встречному за пять пенсов (для нее это тогда были хорошие деньги), хотя, обратись она в какой-нибудь бордель, могла заработать не меньше 5 шиллингов, да и обрести покровительство. Но научить ее было некому, так что дитя училось всему самостоятельно.
Естественно, настало время, когда отец узнал о ее походах, в первый и последний раз тогда поднял руку на родную дочь. Джудит сбежала из дома, и больше не возвращалась, хотя связь с отцом не прервала. Несмотря на периодические скандалы из-за ее так называемой работы, Джудит навещала своего родителя. И, как бы он ее не просил, не собиралась бросать своего занятия.
Где-то с месяц назад Джудит ушла с улиц, начав работу в одном из борделей Уайтчепела. Кажется, вполне не плохого, если взглянуть на ее состояние. Можно сказать, что в этом девушке повезло: не все могут произвести впечатление на мадам и найти себе комнату в доме терпимости. Тем более что ей до этого добрых шесть лет приходилось самостоятельно выживать. Помогала молодость: зарабатывала она достаточно, чтобы снимать себе комнату.

Подошедший к Джудит мужчина ей тут же не понравился. Не сею же секунду, конечно, но немного погодя. На вид-то он был вполне ничего себе, приличный, но его тон и манеры…
Она что, тут для разговоров что ль сидит? Конечно, если бы ей платили за разговоры, пожалуйста, она бы только и делала, что болтала, но пока все мужчины, с которыми эта женщина имела дело, трахались гораздо больше, чем разговаривали.
- Какую еще информацию? – недовольно буркнула Джудит, тут же рассудив, что мужчина к ней подошел вовсе не за ее услугами, а значит и шибко вежливой быть не обязательно.
Хотя мадам за ее манеру общения постоянно ругала. Говорила, что любой мужчина любит вежливость и улыбку.
- Улыбайся, мин херц*, улыбайся, - твердила ей мадам с жутким якобы немецким акцентом.
Про улыбку Джудит и сама понимала, с пятнадцати лет улыбалась во все свои двадцать девять зубов (сколько уж есть), но с вежливостью возникали проблемы. Никак не могла приучить себя к тому, что с каждым мужчиной на ее пути просто необходимо быть вежливой, ведь он потенциальный клиент, а бордель – это не улица, где их ходит толпами, а серьезное заведение, где проходимцев меньше, и платят больше.
- Ладно, - пожала плечами девица и нехотя встала со стула, - Тока мне надолго нельзя, - предупредила она доктора. Так, на всякий случай, чтобы свою «важную информацию» подавал в сокращенном варианте.
Джудит вышла из «Камелька», но больше никуда не пошла. Так и осталась стоять недалеко у двери, рассудив, что для разговора и так пойдет. Песни хоть и слышны, но при закрытой двери не так, чтобы очень сильно. Да и пусто вокруг – никто не помешает, а если мужчина этот вдруг чего удумает нехорошего, всегда можно вернуться обратно к людям.
Мужчина, что еще несколько минут назад слонялся у «Камелька», ушел. Видимо, пошел распевать свои песни на более людной улице.

* Мое сердце.

Казалось, Джудит поняла сказанное доктором далеко не сразу. Возможно, он слишком быстро перешел к сути дела, а, возможно, она просто не сразу восприняла в услышанное. Какое-то время Джудит стояла напротив Ллевеллина и просто смотрела на него, не изменяя выражения лица: оно было спокойным и невозмутимым. Но потом вдруг произнесла:
- О, - брови ее тут же поползли наверх, - Вы шутите, да? – тут же сорвалась женщина.
- Знаете, нельзя вот так отрывать от дел и приставать к честным гражданам со своими дурацкими шутками! Откуда вы вообще взяли, что у меня есть отец?! Я сирота!
Во время всей этой речи Джудит несколько раз меняла позу. То ее руки оказывались на талии, то она грозила пальцем доктору. Женщина эта оказалась очень энергичная и подвижная, а голос во время крика (а она, несомненно, все это время кричала) был высоким и неприятным.
Джудит не успокаивалась еще некоторое время и успела покрыть доктора очень неприятными словами, но из-за ее громкого голоса можно было бы смело опасаться, что на эти крики сбегутся зеваки. Но никто так и не прибежал, хотя в окна, возможно, повыглядывали. Похоже, в этих местах ссоры и ругань были не редкостью, вот внимания никто и не обращал.
Но вскоре женщина успокоилась.
О, - вновь повторила она, - Да вы не шутите, да?
А немного подумав, добавила:
- Ну когда-нибудь это должно было произойти.
Брови Джудит хмурила, но ни особого расстройства, ни сильного удивления ее лицо не показывало.

В ответ на последний вопрос доктора, Джудит пожала плечами: уже думала о том, что будет с комнатой отца. Она принадлежала ему еще с давних пор, до того, как родилась сама Джудит. Кажется, тогда Томас Кобб был не так беден и мог позволить себе, вместе со своей женой, выкупить комнату в собственное владение. Но потом дела стали идти куда хуже, миссис Кобб умерла, а сам Томас стал слишком стар, чтобы зарабатывать чем-то еще, помимо уличной игры.
- Ему не нравилось, чем я занимаюсь, вот и все, - ответила Джудит и тут же задала вопрос – Вы что, полицейский? – взгляд ее был подозрительно-прищурен.
Но на полицейского этот мужчина не походил. Что бы там не говорили о проститутках, а в мужчинах они разбирались лучше, чем сами мужчины. Да, по правде говоря, мужчины вообще ни в чем не разбирались, а уж в самих себе и подавно.
- Но не думайте, я вовсе не бесчувственная. Да, мы ссорились, но я ведь все равно бывала у него. А как вы об этом узнали?
Джудит так весь разговор и оставалась спокойной. Руки она держала скрещенными на груди, что могло означать не только собственную закрытость от окружающих, но и то, что свежий ночной воздух давал о себе знать.
Вскоре возле «Камелька» показался недурно одетый мужчина. Он прошел мимо, чуть приподняв шляпу в знак приветствия, но ничего не сказал, просто скрылся за дверью питейного заведения. А вот Джудит явно сразу же заторопилась уходить:
- Ладно, сэр. Спасибо, что взяли труд найти меня. Заходить, если чего, а мне работать пора.
Молодая женщина буквально упорхнула вслед за джентльменом.